Он тихо сидел в гостиной Изабо, слушая разговоры вернувшихся Фанни, мадам де Жанлис и Франклина. Маркус едва понимал четверть сказанного. Без доктора Франклина, который переводил ему содержание беседы, пытаясь вовлечь в нее, он понял бы еще меньше.
Но Маркуса вполне устраивало положение молчаливого слушателя. Он пытался понять и впитать в себя головокружительный и ошеломляющий мир, в котором оказался по вызову деда. Убранство гостиной по роскоши и изяществу превосходило убранство всех филадельфийских особняков, какое ему доводилось видеть, когда он проходил мимо окон. На столах лежали книги, пол устилали толстые ковры. В воздухе пахло кофе и чаем. В очаге гудел огонь. И повсюду – канделябры со свечами.
Филипп сел на расстоянии вытянутой руки от Изабо, выбрав единственный стул без мягкого сиденья. Стул был деревянным, выкрашенным в синий цвет, с изогнутой веретенообразной спинкой и сиденьем в виде конского седла. В филадельфийских домах такие стулья встречались сплошь и рядом. Маркуса обдало волной тоски по дому. Иностранная речь, казавшаяся приятной и музыкальной, вдруг сделалась громкой и раздражающей. У Маркуса перехватило дыхание.
– Как вижу, ты заметил мой стульчик, – сказал Филипп, привлекая внимание внука.
Паника, охватившая Маркуса, ослабла. Ему стало легче, и он снова мог дышать.
– Этот стул мне подарил доктор Франклин, – сообщил Филипп. – Тебе он напоминает обо всем, что осталось позади? – (Маркус кивнул.) – А на меня особенно действует запах, – тихо признался Филипп. – Когда солнце падает на сосновые ветки и разогревает смолу, ее аромат мгновенно переносит меня в детство. Я вдруг ощущаю себя вне места и времени. Такое происходит со всеми, кто прошел через новое рождение.
Дэви Хэнкок едва не втоптал Маркуса в землю, когда Маркус спросил его о детстве и о том, сколько веков назад он стал вампиром. Жестокий урок возымел действие. Сейчас Маркус не отважился бы спрашивать у де Клермонов их возраст и настоящие имена. Но в мыслях у него все равно вертелся вопрос: сколько же сотен лет Филиппу и Изабо?
Окружающий воздух стал плотным. Маркус обнаружил, что Изабо внимательно наблюдает за ним. Выражение ее лица подсказывало: она точно знает, какие мысли сейчас бродят в голове внука. Сила Изабо разительно отличалась от силы ее мужа. У Филиппа сила была сродни его манерам и напоминала острый меч в изящных ножнах. Сила Изабо виделась Маркусу не менее, а то и более острым мечом, но таким, который не спрячешь под атласным платьем и не замаскируешь обилием кружев. В бабушке было что-то звериное, необузданное и опасное, отчего у Маркуса снова перехватило дыхание, и каждый удар сердца посылал ему предупреждение: будь начеку.
– Маркус, ты сегодня совсем молчаливый. Что-то случилось? – спросила Изабо.
– Нет, мадам, – ответил он.
– Ты к нам привыкнешь. Обещаю, – заверила внука Изабо. – И мы тоже к тебе привыкнем. Думаю, тебе тяжеловато общаться с твоей новой семьей, когда все собираются вместе. Ты должен приехать сюда снова. Один. – (Филипп внимательно наблюдал за женой.) – И не затягивай с приездом. В следующий раз расскажешь нам о Мэтью. Мы с Филиппом будем рады послушать. Очень рады.
– Я с удовольствием расскажу вам, мадам.
Возможно, у них с Изабо получится наладить взаимообмен сведениями. Он расскажет о Мэтью и событиях в колониях, а бабушка поделится с ним историей де Клермонов и расскажет о вампирских обычаях.
Если уж на то пошло, знакомство с генеалогическим древом не будет лишним.
Глава 26
Белая шапочка Вероники, украшенная красными, белыми и синими революционными лентами, полетела на столик возле кровати. Сама Вероника плюхнулась на измятую постель и едва не опрокинула кофейник, примостившийся на стопке книг. Торжествуя победу, она стала возбужденно рассказывать о событиях:
– Поход на Версаль принес нам успех. Туда отправились тысячи женщин. Король Людовик со своим выводком сбежал в Париж. Марат просто гений.
– Вообще-то, он демон, – заметил Маркус, отрываясь от чтения газеты «Друг народа».
– И это тоже, – согласилась Вероника, водя пальцем по ноге Маркуса. – Но существа нечеловеческой природы тоже должны иметь голос. Даже твой Лафайет так считает.
– Ты же знаешь, это идет вразрез с заветом, – сказал Маркус, откладывая газету. – Мой дед говорит…
– Я не хочу обсуждать твою семью. – Вероника приподнялась на локте; сорочка сползла с ее плеча, обнажив мягкие изгибы грудей.
Маркус отодвинул книги и кофейник. Запах Вероники подхлестнул его кровь: пьянящая смесь вина и женщины, которой он не мог насытиться.
Вероника перевернулась, оказавшись на разбросанных страницах свежего выпуска газеты, издаваемой Маратом. Маркус задрал подол ее сорочки, любуясь красивыми ногами. Вероника вздохнула, открываясь его ласкам.
– Лафайет привел с собой гвардейцев. Долго же он выжидал, – сказала она, глядя, как Маркус покусывает ей грудь.
– А я не хочу говорить про маркиза, – слегка подняв голову, заявил Маркус.