Легенды крови и времени

В Нью-Йорк Маркус и Вандерслис добрались в первых числах января. Начали с верфей и складов нижней части Манхэттена, зарабатывая скудные деньги на погрузке и разгрузке кораблей. Здешняя гавань напоминала филадельфийскую, но заметно уступала ей по размерам. Впрочем, скромные размеры самого Нью-Йорка с лихвой компенсировались высоким уровнем насилия. По улицам бродили шайки грабителей. Процветал черный рынок, где торговали контрабандными и крадеными товарами. Маркус и его сын влились в преступную экономику города, похищая оставленное без присмотра и затем перепродавая добычу. Постепенно у них стали появляться деньги и репутация крепких парней, переживших большинство конкурентов. Эта особенность принесла Вандерслису прозвище Счастливчик Клаес, но большинство звало его просто Счастливчиком. Маркус для того же большинства был просто Док.

Достаточно скоро Маркус устал от воровства и попоек, которые Клаесу очень нравились, и вновь занялся медициной. Вспышки желтой лихорадки случались и в Нью-Йорке. Лечение больных приносило Маркусу больше удовлетворения, чем накопление денег. В паузах между эпидемиями он, как мог, облегчал участь городской бедноты и сражался с регулярными вспышками тифа, холеры и паразитарных заболеваний.

Вандерслис вел себя по-иному. Он любил наслаждения, которые можно купить за деньги. Когда Маркус посоветовал ему стать серьезным коммерсантом и самому вести дела, Вандерслис познакомился с весьма сомнительными партнерами. Ими были двое вампиров, приехавших из Амстердама с туго набитыми карманами и полным отсутствием принципов. Голландские вампиры без особых раздумий уничтожали конкурентов, не испытывая даже намека на угрызения совести и считая собственное выживание единственным мерилом успеха. Вандерслис стал все больше времени проводить с ними, отдаляясь от Маркуса.

У Маркуса не было опыта воспитания детей, не говоря уже о воспитании юных вампиров. Он чувствовал, что Вандерслис стремительно несется навстречу беде, но предотвратить ее не мог. Отцовская позиция Маркуса коренным образом отличалась как от жестокостей Обадии, так и от пристального внимания Филиппа. Подход Маркуса к отцовству вобрал в себя безусловную поддержку, какую он сам видел от Тома Бакленда, приветливость доктора Отто и благословенное невмешательство Мэтью. Эта щадящая смесь позволяла Вандерслису свободно удовлетворять свои прихоти, развлекаясь с пьяными шлюхами и участвуя в карточных играх по-крупному, никому не давая отчета и не обременяя себя мыслями о последствиях.

Мартовским утром 1797 года, всего через несколько дней после инаугурации президента Джона Адамса, Маркус нашел Вандерслиса возле лестницы в доме, где они нанимали комнаты. Тот лежал в луже крови с перерезанным горлом. Вандерслису могли отомстить дружки-картежники или темные личности, у которых из-за него сорвалась сделка. Маркус своей кровью запечатал рану и попытался влить несколько капель в рот Вандерслиса, чтобы его оживить, но было слишком поздно. Его сын покинул этот мир. Целый поток вампирской крови не смог бы вернуть к жизни бездыханный труп. Маркус снова остался без семьи.

Он обнимал мертвого Вандерслиса и плакал. Это были его первые слезы со времен детства, только вместо соленой воды из глаз текла кровь. Галлоглас оказался прав. Маркус горько сожалел, что сделал Клаеса вампиром, не подумав о последствиях. Он похоронил Вандерслиса, поставив простое надгробие, и на могиле поклялся отныне строго выполнять обещание, данное Филиппу. Никаких новых детей без разрешения деда.

После гибели Вандерслиса Маркус целиком погрузился в медицину. Он работал в Бельвю и в больнице на Второй авеню. Сама медицина и методы лечения претерпевали постоянные изменения. Прививки уступили место вакцинации. Врачи отказались от кровопускания в пользу более действенных способов. Образование, полученное в Эдинбурге, служило Маркусу верой и правдой, став основой, на которой он продолжал развивать практические навыки. Маркус делал операции, накладывал мази, прописывал микстуры. Профессия врача заменила ему личную жизнь.

Когда в декабре 1799 года умер Джордж Вашингтон, Маркус по-прежнему жил в Нью-Йорке один. Еще несколько недель – и столетие, в котором он родился, закончится. События Войны за независимость уходили все дальше, становясь для большинства американцев историей прошлого. Иногда Маркус думал о Веронике: где-то она сейчас? Иногда переносился мыслями в Хедли. Сколько еще детей появилось у Пейшенс? Жива ли его мать? Маркус вспоминал и о Галлогласе. Было бы славно, если бы тот вдруг объявился в Нью-Йорке и они вместе отпраздновали бы наступление нового столетия. Маркус написал письмо Лафайету, но не знал, на какой адрес посылать, а потому сжег письмо в камине, надеясь, что ветер разыщет его далекого друга и передаст добрые пожелания. Вспоминал он, конечно же, и о своем единственном сыне Вандерслисе, коря себя за неумелое воспитание.