Легко видеть

Они со Светой быстро, подгоняемые ветром и нетерпением, добрались до противоположного берега, спустились по лестнице на набережную и скоро добежали до места, где по приметам Михаила должна была находиться труба. Заглянув там за парапет, Михаил убедился, что не дошел до нее всего несколько метров. Он поискал глазами, за что заложить коренной конец веревки. Кроме решетки над водосливными отверстиями в мостовой привязать было не за что. Она была в стороне от нужного места спуска, но, к счастью, не закрыта льдом. Он приступил к делу. Репшнур он сложил вдвое, опустил сдвоенный конец в щель толстенной решетки и с трудом поймал его пальцами, пропущенными сквозь соседнюю щель. Дальше было проще. Завязав один репшнур булинем, он присоединил к нему второй – страховочный репшнур, велел Свете надеть рабочие рукавицы и объяснил, как стоять и что делать на страховке, а сам перебросил тело через парапет, провел двойной репшнур под правой ногой, оттуда перед грудью через левое плечо за спину, зажал веревку в правой руке и оттолкнулся от стенки. Спуск «дюльфером» он не забыл и, быстро спустившись к воде, шагнул вбок и встал в устье трубы. Она оказалась большим овальным тоннелем высотой в метр двадцать и шириной около девяноста сантиметров. В согнутом состоянии в неё вполне можно было войти, и он понял, что идти туда придется, потому что пса от устья не было видно. На всякий случай он крикнул: «Собака, собака! Иди сюда!» – но она не появилась. Михаил приготовил фонарь, но еще не включал его, потому, что света пока хватало, и двинулся вглубь, в неизвестность по мелкому ручью, текущему по дну тоннеля, к поперечной трубе, обмазанной цементом и пересекавшей его почти на половине высоты. Поверх нее еще как будто можно было протиснуться дальше. Как только Михаилу удалось заглянуть в затрубное пространство, он понял, что полез не зря. Его взгляд сразу наткнулся на два желто-зеленоватых глаза, горевших в полутьме на фоне смутно угадываемой головы. Собака находилась в еще одной трубе, впадавшей в тоннель слева на высоте в четверть метра от дна. По-видимому, там было сухо. Михаил снова позвал собаку голосом и приглашающим жестом, но она не сдвинулась с места. Михаил перекинул ногу над поперечной трубой, затем под самым сводом протиснул свое тело вперед. Теперь он был перед самой собакой на расстоянии вытянутой руки. Собака с сумрачной настороженностью продолжала следить за ним. Так они стояли в молчаливом зрительном контакте, пока Михаил соображал, что делать. Собака явно не спешила покидать свое безнадежное убежище и не была рада его появлению. Он осторожно протянул руку к собаке, чтобы погладить ее. В ответ она беззвучно показала ему полосу белоснежных зубов. – «Не сердись, – сказал он, стараясь вложить в свой голос как можно больше убедительности. – Я же вытащить тебя пришел. Не сердись». На сей раз он коснулся шеи за головой и легонько погладил шерсть. Зубы скрылись, но, как только он попытался прощупать, нет ли ошейника, за который можно было бы вытянуть пса, вспыхнули белизной вновь. Это было уже второе предупреждение, и его следовало принять всерьез. – «Так что мне делать с тобой, если ты не сдвинешься с места? – спросил он. – Ведь здесь ты помрешь. Это точно!». Собака спрятала зубы, но не шевельнулась. – «В последний раз спрашиваю тебя, пойдешь со мной или нет!» – еле сдерживая гнев и досаду, воскликнул Михаил и еще раз протянул руку. Губы собаки опять слегка разомкнулись. – «Дурак! Зачем же ты звал на помощь, если не желаешь выходить?» Он уже понял, что столь иррационально мог вести себя только кобель. Более практичная сука на его бы месте не кочевряжилась. Впрочем, уже было так, что одна из поднятых им из воды сук, метисная болонка, укусила его, когда он брал ее на руки – должно быть, нервы взыграли после перенесенных потрясений. – «Пойдем, – добавил Михаил, впрочем, уже не надеясь переубедить кобеля, – глупо ведь погибать после того, как к тебе пришли». И вдруг он понял, что пес вовсе не звал на помощь себе людей, которым по какой-то серьезной причине уже совсем не верил. Кто-то ведь столкнул его предательским образом в реку, и не все ли теперь ему было равно, что это сделал не Михаил, а кто-то другой из той же породы двуногих. Значит, вой, который привел Михаила сюда, был просто горестной жалобой на судьбу и на свою доверчивость к людям. Вот почему он решил не выходить, предпочитая погибнуть, нежели еще раз быть гнусно обманутым в ожидании добра от них.