Легко видеть

– Не знаю. Тут, наверно, аэродромов до черта, а Крым – небольшой. Помнишь, Колька говорил, что где-то в горах над Судаком он проходил курс выживания для летчиков? Небось, там поблизости и есть авиабаза.

– Немного неприлично устраивать курсы по выживанию рядом с курортом, – засмеялась Марина.

– Ну, почему же? – тоже смеясь, возразил Михаил. – Выживать рядом с курортом со скудным запасом воды, без удобств и привычных шмоток, а также без денег – совсем несладко. Это даже можно считать дополнительной неприятностью. Как у Городницкого:

– А где-то бабы живут на свете,

Друзья сидят за водкою…

Только тут надо бы петь: – А рядом бабы живут на свете… далее по авторскому тексту. Собственно, в любом месте можно создать экстремальную ситуацию. Судя по Библии – даже в Раю.

– Да, это дело нехитрое, – согласилась Марина. – Вот создать Рай там, где его и представить себе невозможно – это куда трудней.

– А все же кое-где такое удавалось. Мормонам, например, у Большого Соленого озера. Или евреям в пустыне Негев. А у нас в подобных местах только «жареная авиация».

Это было Колькино выражение насчет своего житья-бытья в истребительном авиационном полку на юге Узбекистана недалеко от афганской границы. Впрочем, сейчас в другом его полку, на испытательном полигоне в Казахстане, вряд ли было менее жарко.

– Интересно, летают у них там в это время дня?

– У Кольки? – переспросил Михаил, взглянув на часы. – В это время вряд ли. Там три часа дня. Самое что ни на есть пекло.

Разговор снова прервался. Марина, ясное дело, думала о сыне, который внезапно передумал стать математиком и поехал поступать в высшее военное училище летчиков и уже этим одним навеки лишил свою маму покоя, да и Михаила, в общем-то, тоже. Хоть и было понятно, что мужчина должен идти на риск, если манящая профессия неотделима от него, им-то, старшим, утешения от этого не было никакого. Тем более что пилот, сколь бы взрослым он ни был, все равно остается для матери малышом.

– Все-таки лучше бы он здесь служил, а не в ТуркВО, – сказала, наконец, Марина.

– Еще бы! Здесь все-таки цивилизация, его с детства любимое море, где ты учила его плавать. К тому же отсюда вдвое ближе к дому.

– Я так боялась, что он может где-нибудь по глупости утонуть, что в два года научила его плавать.

Михаил об этом уже слышал. И о страхе матери, и о любви сына к плаванию. Колька мог бы играть в водное поло в университетской команде, если б только хотел. Да он и без водного поло поступил бы на мехмат. Михаил знал, что отчасти виноват и в том, что Коля заболел авиацией, и в том, что он предпочел жить вдали от родного дома, в котором место отца рядом с матерью занял он, Михаил. Потом Коля признался Марине, что хотел возненавидеть Михаила, но не сумел. Но все равно той открытости, которая установилась между ними в Ладожском походе, больше, увы, не осталось. Оба жалели об этом, но стеснялись об этом говорить. Как символ предстоящих изменений в Колиной судьбе в памяти Михаила запечатлелась картина взлета истребителя, только что оторвавшегося от полосы и идущего наперерез электричке, в которой они возвращались из Приозерска в Ленинград. Это тоже был МИГ-21. Он с тяжким ревом набирал высоту. Потом из другого окна они смотрели за тем, как истребитель с пламенем из сопла быстро уходит вдаль. Михаил в тот момент еще не понимал, что именно во взлете этой машины так впечатлило его. Завораживающим и пугающим восторгом отозвался в душе рев двигателя на форсаже даже у него, у вполне взрослого тридцатисемилетнего инженера и научного работника. Что же эта картина могла вызвать в воображении пятнадцатилетнего подростка? Только еще больший восторг в смеси с удивлением, что и было написано яркими красками на его лице.

Однако, по-видимому, еще больше подвинул Колю к летному делу полет в АН-2 из Бамбуйки в Багдарин, а из Багдарина в Читу, когда они возвращались из похода по Амалату – Ципе – Витиму. Михаилу случалось и раньше летать на этом биплане, но лишь теперь он увидел, с какой натугой маленькая машина брала каждый перевал через горные хребты, как низко она проходила над совершенно непригодными для посадки каменистыми нагорьями. В таких случаях в голову невольно на первое место вылезала мысль, что же тут можно сделать «в случае чего», тем более, что никакого сулящего надежду на спасение способа и ответа неоткуда было взять. Однако самолетик с тяжело ревущим от натуги мотором перебирался через очередной гребень и слегка подныривал в следующий за ним цирк и завораживающий полет продолжался, и честная машина благополучно доставляла их с аэродрома на аэродром.

Тогда Коле и стала ясна его будущая жизненная линия. Ему нравилось ходить по краю. Это обостряло восприятие и украшало бытие. Ну, а о радости после преодоления угрозы можно было и не говорить.

Неожиданно до слуха, обращенного к прошлому, донеслись посторонние голоса. Со стороны «Крымского Приморья» шла компания из четырех человек. Двое мужчин и две женщины возбужденно тараторили на каком-то непонятном языке. Марина, прислушалась, сказала:

– Говорят не по-русски. Армяне, что ли?