Легко видеть

Михаил отвалил в байдарке от берега около полудня. Ближние пороги, которые уже видел, он проскочил сходу. Дальше потянулись довольно спокойные плесы. Грести было приятно и легко. Он уже больше не старался притормаживать, искусственно сдерживая скорость, и напрочь выбросил из головы мысли о том, догонять или не догонять Галину компанию. Теперь им управляло одно желание – поскорей вернуться к Марине. Специально догонять Галю, чтобы еще раз заполучить ее к себе в постель, он определенно не собирался, а что случится, если все-таки догонит, его почему-то не заботило. Даже после проведенной с ней ночи и знакомства со всеми прелестями ее тела и поведения домогаться близости ему не хотелось, как, собственно, и до того. Хороша была дамочка – ничего не скажешь, но чтобы из-за неожиданного успеха у нее в его душу впорхнула новая неуёмная страсть к молодице – нет, не вспорхнула. Слава Богу, он этого не допустил, постоянно помня о Марине. Правда, сугубо покаянного настроения у него пока не появилось, хотя, возможно, и зря. А причиной тому должно быть было радостное чувство оттого, что ни в какую зависимость от Гали – сексуальную или не сексуальную – он не попал.

Михаил изредка приставал к берегу для просмотра очередных порогов, потом снова подолгу размеренно греб, откладывая весло только для того, чтобы поснимать. Все на Реке было спокойно, ничто новое, казалось, и не могло здесь произойти, но, выйдя из-за поворота на очередной плес, Михаил прямо-таки обомлел от неожиданности. Метрах в двухстах, забредя в поток с берега, спокойно пил воду лось. Михаил приближался к нему, не шевелясь, подносимый только течением, и думал, испугается ли его сохатый, прежде чем можно будет его поснимать. Мысль о стрельбе даже не возникла. Хотелось одного – чтобы лось вообще никуда не уходил, прежде чем вволю не напьется. Лось вскинул голову с короной из двух громадных зубчатых лопат и повернул ее, всматриваясь в приближавшийся по воде предмет. С его подбородка, погруженного во время питья в поток, стекала струйка воды. Байдарку Михаила проносило мимо зверя метрах в двадцати пяти. Лось поворачивал только голову, но с места не сходил. Его могучее, как у литого монумента, тело оставалось неподвижным. Только вода, налетая на него, отклонялась в стороны косыми усами, как от глыбы, попавшей в русло. Уже миновав зверя, Михаил вспомнил о фотоаппарате и оглянулся назад. Лось, проводив его взглядом, снова опустил голову в воду. Здесь была его тайга, его Река. Он был уверен в своей мощи и силе, да и как он мог думать иначе, если еще, видимо, не был знаком с человеком, способным с помощью оружия уничтожить всё на своем пути? Уже потом, после того, как лось остался далеко за спиной, Михаил вдруг задал себе вопрос, а как поступили бы мужчины из Галиной компании, если б увидели его? Схватились бы за ружья, повинуясь страху голода, или у них хватило бы ума под конец похода не обременять себя горой мяса, которого все равно не успеют съесть, даже если бы ели в три горла? Остановили бы их женщины – Ира и Галя – как женщины и как люди художественной профессии, которые не могли относиться бездушно к истреблению такой красоты?

Неожиданное беспокойство за возможное поведение Галиных и Ириных компаньонов заставило Михаила улыбнуться. Как он ни старался отодвинуть от себя их заботы, равно как и свои заботы о них, это никак не удавалось. Вот принял близко к сердцу полубедствия посторонних людей, помог им кое-чем и думал, что этим все и закончится. Так нет – еще и нежданно-негаданно провел бурную ночь с великолепной вакханкой, а потом чуть не лишился своего судна из-за ревности оставленного ею любовника. Ничего не скажешь – пошло-поехало – трудно остановиться. Да и останавливаться было неохота. Но не из-за страсти к вакханке – ничего не скажешь, очень хорошей и дельной вакханке – что уж тут скрывать – а потому что здесь больше нечего было задерживаться. Марину ей ни в чем не удалось затмить. Удовлетворенная им женщина отправилась вниз по Реке сама по себе, а он – сам по себе, хотя пока что и одним и тем же маршрутом. Просто потому что другого пути здесь не было. А уж к чему этот путь еще приведет, кто бы мог сказать? Лишь бы не к тому, что огорчило бы Марину. Стоило только вспомнить ее лицо и родственный, доверчивый, как у ребенка, взгляд – и всё: словно сами собой уходили прочь любые соблазнительные образы, лишались смысла любые открывшиеся перспективы к тому, чтобы взять, да и внести разнообразие в личную жизнь. К счастью, собственно личная жизнь у него не разделялась ни с кем, кроме Марины, и это стало ему известно с самого начала, как только он понял, что любит ее, уже любящую и ждущую.