Легко видеть

Сначала все шло более или менее хорошо. Единственное, о чем он тогда пожалел, что на стене сильно царапает кожаные носки ботинок. Однако вскоре мысль о целости и невредимости ботинок напрочь исчезла из его головы, когда стало очевидно, что путь назад без срыва совершенно невозможен, а путь наверх – почти столь же проблематичен из-за непрочности зацепок этой выветренной стены. Между тем он находился уже на уровне крыши пятиэтажного дома и до верха оставалось не так много, но уж больно ненадежны были камни под руками и ногами, так что впору было пожалеть не обувь, а самого себя. Двигаясь где вверх, где вбок, он добрался, наконец, до места, на котором вынужден был застрять. Единственное возможное продолжение, которое он сумел обнаружить, требовало предварительного смещения по горизонтали вправо метра на полтора. Трудность заключалась в том, что во время этого траверса можно было полагаться только на одну промежуточную опору ногой в скверную неглубокую нишу со щебнем, с которой кожаная подметка свободно могла соскользнуть, прежде чем удалось бы достать рукой до опоры, которая, возможно, выдержала бы его вес даже при срыве. Михаил долго набирался решимости для рывка вправо. В конце концов его подстегнула трезвая мысль о том, что он и стоя на месте долго не продержится. Еще раз примерившись, он стиснул зубы и совершил рывок. К счастью, нога не соскользнула до того, как он схватился за комель куста, укоренившегося в скальной щели, и куст этот тоже выдержал. Отсюда дело пошло получше, и через минуту он перебрался со скалы на крутой склон, поросший сосновыми деревьями. Только там, ухватившись за незыблемо прочный ствол, он, наконец, понял, что спасся от гибели. Добравшись до гребня, Михаил перевалил через него и начал спуск, больше не думая о восхождении на вершину. На опавшей хвое, сплошь устилавшей склон, полуботинки скользили неудержимо, и Михаил вынужден был спускаться короткими перебежками от ствола к стволу, выставив руки вперед, чтобы смягчить удар и не расшибиться лицом или грудью. Это было крайне неприятно, но уже не столь опасно, как на стене. Через несколько сотен метров такого спуска Михаил, наконец, наткнулся на тропу и вернулся по ней на бивак. Там о его отсутствии никто не побеспокоился. И сам он предпочел не рассказывать ничего. Одни сплошь изодранные кожаные носки туфель могли рассказать о том, как он старался выжить, но и причины их повреждения тоже не заинтересовали ровным счетом никого. После этого случая он решил заняться альпинизмом. Другого способа ликвидации горной безграмотности он не видел. В течение следующих двух семестров он исправно ходил на все занятия в альпинистской секции, а в сентябре прошел курс подготовки на значок «Альпинист СССР» первой ступени, совершил свое первое категорийное восхождение и перевальный поход из альплагеря «Алибек».

С той поры в его походной практике случалось много всякого разного, но все же лишь случая три-четыре можно было расценивать по шкале риска примерно так же, как то прохождение скальной стены возле аула Анцух.

За кормой оставались все новые и новые километры довольно однообразного пути. «Оплеуха» тащила исправно, и ничто не мешало разным мыслям вылезать из памяти на передний план, чтобы еще раз увести за собой в прошлое. Непонятно, с какой это стати, но Михаилу вдруг в деталях вспомнилась в общем-то совсем не важная сценка на пристани в Угличе, которую он, двенадцатилетний мальчишка, скучая, наблюдал с борта теплохода «Клим Ворошилов». Шел как раз 1945 год. Через два месяца после великой победы союз архитекторов решил устроить для своих членов, можно сказать, подарочный рейс по каналу имени Москвы и Волге к городу, славившемуся своими церквами и монастырями, а в последнее время – еще и ГЭС – второй по мощности после ДнепроГЭСа. Родители взяли Михаила с собой. Им дали каюту первого класса, но большинство их знакомых разместили во втором, ну а студентов архитектурного института, естественно, в третьем. Миша был весь поглощен этим первым в его жизни настоящим путешествием. С раннего утра до поздней ночи он бегал по всему кораблю и смотрел на берега или слушал разговоры взрослых и их рассказы о тех местах, мимо которых проходил теплоход и снова смотрел во все глаза на распахивающийся перед ним невиданный прежде мир, почти не чувствуя, что сильнейшим образом не досыпает. Но во время трехдневной стоянки в Угличе ему порой становилось скучно. Вот как тогда, когда он от нечего делать наблюдал за студенческой компанией, расположившейся на пристани, где некоторые тут же стали писать акварели. Девушки в этом шумящем обществе решительно преобладали. Представителей сильнейшим образом прореженного только что кончившейся войной мужского пола было всего двое.

В первые послевоенные месяцы и это было неплохо.