Легко видеть

В романе «Иметь и не иметь» Эрнест Хемингуэй говорил о безошибочном нюхе богачей на тех, кто из-за безденежья, долгов и разорения должен покинуть их круг. Этот нюх у них был развит в начале девятнадцатого века ничуть не хуже, чем в двадцатом, к которому относилось наблюдение Хемингуэя. Во все времена, когда богачи убеждались, что нюх не обманывает их, они принимали меры к тому, чтобы среди них больше не было тех, кто не соответствует их кругу деньгами и положением.

В школьные годы Михаила с судьбой Пушкина все было ясно. Высший свет во главе с царем Николаем Первым затравил поэта, организовав клеветническую компанию и спровоцировав его дуэль с Жоржем Дантесом, которая привела к гибели поэта. Все советские школьники знали, как обстояло дело. Поэтому первые сомнения в правильности незыблемой теории советского пушкиноведения возникли не скоро – когда Михаил уже взрослым человеком прочел книгу Викентия Викентьевича Вересаева, в которой тот без комментариев представил высказывания о Пушкине самых разных его современников. Прежде Михаилу не было известно очень многое из того, что великого русского поэта никак не украшало – ни как светского человека, ни как семьянина. Одновременно появились большие сомнения в том, что царь поощрял травлю Пушкина. Напротив, приводились свидетельства того, что Николай Палкин, как неизменно именовала царя советская историография, проявлял определенную антипатию не к Пушкину, а именно к его будущему убийце Дантесу. Однако фактов для собственных выводов насчет того, что истинно, что ложно в истории гибели Пушкина на основе материалов, собранных Вересаевым, еще явно не хватало. И все-таки Михаилу уже тогда стало ясно, что эту историю надо начинать рассматривать не с момента распространения в свете пасквиля, называющего Пушкина членом ордена рогоносцев, а с того момента, когда Наталья Николаевна против воли мужа настояла на том, чтобы при переезде семьи из Москвы в Петербург они взяли с собой двух ее старших родных сестер Екатерину и Александрину Гончаровых. Пушкин был несомненно прав, противясь нажиму жены. Он убеждал ее, что это не годится, что муж с женой должны жить одни, в крайнем случае – еще и со своими престарелыми родителями. Он убеждал в этом Натали, прежде всего исходя из ее интересов, но не мог говорить ей откровенно обо всем до конца. Две молодых девушки с фигурами, очень похожими на фигуру сестры – это было оч-чень рискованно абсолютно для всех, могущих оказаться в одном доме. Для Пушкина – тем, что он не совладает со своим африканским темпераментом и совратит кого-нибудь из своячениц, а то и обеих. Для Екатерины и Александрины – тем, что они рискуют лишиться невинности до замужества, что могло иметь для них неприятные и даже скандальные последствия. Для Натальи Николаевны – тем, что по ее же милости муж изменит ей в ее собственном доме. Пушкин абсолютно безошибочно представил себе последствия такого безрассудства, но красавица жена поднажала и уговорила, исходя из интересов любимых сестер, слезно умоляющих ее увезти их с собой с столицу из подмосковного дома, где их мать в открытую жила с лакеями и где у них не было практически никаких шансов на приличное замужество, в то время как пребывание в петербургском светском обществе представлялось им в этом смысле куда более перспективным. Кстати, на сей счет обе барышни не ошиблись. В конце концов и та, и другая стали баронессами – Екатерина – баронессой Дантес-Геккерен, Александрина – баронессой Фризенгоф. В проигрыше осталась русская литература и на какое-то время – вдова поэта прекрасная Натали.