Лекции об искусстве

Оно — освещено, далеко, превосходно по тону и совершенно достаточно для того, чтобы обмануть невзыскательный глаз, для которого одинаковы все расстояния, и для того, чтобы доставить такому глазу удовольствие; более того, эта картина совершенна, мастерски сделана и безусловно правильна, если смотреть на нее как на эскиз, как на первоначальный план отдаления, который впоследствии предстоит отделать детально. Но мы должны помнить, что все эти сменяющиеся пространства серого и золотого цвета не представляют собой самого пейзажа, а способ передачи его — это не сущность, а только свет и тень; последние представляют собой именно то, что природа бросила бы на этот пейзаж, начертала бы на нем каждым своим облаком, но бросила бы играя, небрежно, как элементы, имеющие самое маловажное значение. Все ее старание, все внимание было бы направлено на то, чтобы выделить из-под них и сквозь них формы и характерные черты самого существенного, a те второстепенные элементы могут быть ценны только тогда, если они иллюстрируют, а не скрывают это существенное. На каждом бы из этих широких пространств она останавливалась бы, словно желая продлить удовольствие; на каждом крошечном расстоянии их она давала бы при этом новые уроки; она вливала бы в них всю свою изобретательность, пока ум не потерял бы ее, следуя за ней, следя за тем, как она то окаймляет темный край тени, словно бахромой, линией однообразных деревьев, то вдруг заставляет эту тень расплыться в дыхании тумана, то прерывает ее белым блестящим углом узкого ручья, то придает ей вид чего-то красивого, замкнутого, тающего, волнистого; как за этой тенью она повела бы вас в пространство, наполненное как бы легкими испарениями, залитое мягким светом, с изгородями, тропинками, разбросанными хижинами и деревьями; все это смешивается и сливается вместе в прекрасную, нежную, непроницаемую картину, неопределенно-таинственную; она искрится, и тает, и исчезает в небесах, и при этом в ней нет ни одной линии отчетливой, ни одной частицы пустоты.

Для художника нет никакой возможности передать это все; он не может достигнуть бесконечности такого же рода и в такой же степени, но он может дать нам эту бесконечность в меньшей степени.

§ 9. Безусловная необходимость полноты и законченности в пейзажной живописи

Ему незачем захватывать даже тысячную часть того пространства, которое охватывает природа, но он имеет во всяком случае полную возможность не оставлять ни одной части этого пространства пустой и бесплодной. Если природа вырабатывает свои мельчайшие подробности на расстоянии миль, то нельзя оправдать его, если он станет обобщать эти подробности на расстоянии дюймов, и если он дает нам только то, что может; если он представит нам полноту столь же законченную и столь же таинственную, как полнота природы, мы простим, что это — полнота чаши, а не океана. Но мы не простим ему, если он, не имея возможности овладеть милями, не захочет на этом основании овладеть дюймом или, имея в своем распоряжении меньше средств, чем природа, оставит на этом основании половину их без употребления. Еще менее простим мы ему, если он ошибочно примет минуту отдохновения природы за ее серьезную работу и станет подражать ей только в моменты ее покоя, не замечая, как она трудилась за это. Потратив столетия на то, чтобы вырастить свои леса, направить реки, сформировать горы, она ликует над своей работой в энергии своего духа, ликует своими играющими лучами, быстро бегущими облаками. Художник обязан пройти такой же путь труда, иначе он не имеет права на такой же отдых. Пусть он изваяет правильно свои горы, пусть тонко расположит красивые группы деревьев, тогда мы простим ему прихоти светотени и даже поблагодарим его за них, но мы не допустим, чтобы нам дали игривое раньше поучительного, случайное вместо существенного, иллюстрацию вместо факта.

Я забегу несколько вперед, так как мне нельзя оставить без ответа те возражения, которые, несомненно, должны возникнуть у большинства читателей, особенно у тех, которые только отчасти обладают художественным развитием,

§ 10. Широта письма не есть пустота