Лекции об искусстве

для того чтобы быть похвальным; мы должны изумляться скорее ткани, чем плану

его неба, и главную долю привлекательности его творений следует отнести скорее под рубрику искусного подражания, чем определенной мысли. Но примем во внимание все вычеты из его заслуг, которые нам придется на этом основании сделать; и все-таки, рассматривая искусство как воплощение красоты, как проводник ума, невозможно, когда мы говорим только об истине, миновать выставленные им несколько лет тому назад виды гор и дождей в болотных местностях; в них он изобразил несколько самых совершенных и правдивых явлений тумана и дождевых облаков, какие только знает искусство. Влажное, прозрачное, бесформенное, полное движения, ощущаемое скорее по своим теням на горах, чем по своему присутствию в небе, темнеющее только сквозь возрастающую глубину пространства, просвечивающееся более всего в самых пасмурных местах;

§ 9. Его своеобразная правдивость

ясное только в растущей легкости движения, пропускающее синеву в промежуточные пространства, а солнечный свет сквозь отверзтые бездны, неровное в своей игривости, с неуловимыми переходами самой природы, — его небо, пока сохранятся его краски, всегда будет принадлежать к самым простым и совершенным снимкам редкой природы, которые только может дать искусство. Если бы он нарисовал пять вместо пятисот таких произведений и перешел бы к другим источникам красоты, он мог бы, без сомнения, стать одним из величайших наших художников. Но нам часто с грустью приходится видеть, что он ограничивает сферу своих способностей частными моментами, самыми легкими для подражания,

§ 10. Его слабость и ее вероятные причины

теми моментами, когда знание форм очень легко заменить ловким обращением с кистью, а сообразительность колориста — фабрикацией краски; это — моменты, когда все формы расплываются и уносятся в дождевое покрывало, спускающееся вниз, когда разнообразные мерцающие краски неба теряются в однообразном сером цвете его грозовых тонов[57]

. Мы можем объяснить это только предположением, что есть что-то ошибочное в самом корне метода его работы; в самом деле, человек, явно обладающий глубиной чувства и чистой любовью к истине, не должен, не может быть столь ограниченным в своей сфере и до такой степени подверженным упадку таланта иначе, как вследствие какой-то непонятной неправильности в способе его внешней работы. Мы не сомневаемся, что почти все такие ошибки происходят от небрежного обращения художника с карандашом, от его предположения, будто способность рисовать формы или чувство их красоты можно сохранить острыми и сильными, не занимаясь настойчиво и старательно одной только формой просто в свете и тени. Кисть является одновременно и величайшим другом, и величайшим врагом художника; она придает силу его таланту и в то же время подкапывает этот последний, и если ее не устранять постоянно ради карандаша, ее нельзя правильно употреблять. Но каково бы ни было это препятствие, оно, несомненно, принадлежит к числу таких, которые, раз они замечены, всегда можно преодолеть и устранить, и мы сохраняем всегда надежду, что этот художник, обладающий тонким умом, сбросит с себя летаргию, разобьет оковы привычки, в продолжительной и правильной работе найдет источники действительной силы и станет тем, чем он, как мы твердо верим, вполне способен стать, именно одним из первостепенных художников своего времени.

Переходя к творениям величайшего современного художника, следует оговориться, что свойства, составляющие самый существенный элемент правды дождевых облаков, совсем не могут быть переданы в гравюре.

§ 11. Невозможность судить о дождевых облаках Тернера по гравюрам

Неопределенность их обрывистой и прозрачной формы превышает силы даже лучших наших граверов, я не говорю — силы, которые у них могут явиться, если они сделаются столько же художниками, сколько ремесленниками, но превышают силы, которые у них есть; что же касается густоты и тонкости серых цветов, которые употребляет или воспроизводит Тернер, а также утонченности его исполнения, то эти качества, по самой природе вещей, совершенно не могут быть выражены темнотой стали, лишенной прозрачности и жизни. Поэтому все, что мы говорим относительно его произведений, следует относить только к оригиналам его рисунков, впрочем, мы могли бы назвать один-два примера, в которых граверу удалось хотя в слабой степени передать намерение художника.

Жюмьеж в «Реках Франции», после того, что сказано о Фильдинге, должен прежде всего остановить наше внимание, потому что здесь Тернер изобразил любимый момент Фильдинга, и это — единственное изображение такого рода у Тернера, так как он никогда не повторяется.

§ 12. Изображение любимого момента Филдинга в его Жюмьеже