Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

В 1487 г. император Фридрих III и князья Священной Римской империи, собравшиеся в Нюрнберг на рейхстаг, слушали с удивлением рассказы рыцаря-путешественника Николая Поппеля о далекой Московии. Император был сильно заинтересован делами Восточной Европы ввиду своей борьбы с широкой политикой польских Ягеллонов, и для него оказалось неожиданной новостью существование на Востоке сильного и независимого государства, возможного союзника, врага польско-литовского государства. Тот же Поппель явился в Москву в начале 1489 г. императорским послом с миссией вовлечь Московию в габсбургские интересы. Поппель должен был приманить великого князя московского проектом почетного свойства – браком дочери его с императорским племянником, баденским маркграфом Альбрехтом, и даже – присоединением Московии к составу Священной Римской империи путем пожалования великому князю королевского титула. Посол императора был удивлен, что подобные предложения не соблазнили восточного князя-варвара. Москва в своем ответе впала в тон неожиданный. «Мы, – было сказано Поппелю от имени великого князя Ивана Васильевича, – Божиею милостию, государи на своей земле изначала, от первых своих прародителей, а поставление имеем от Бога, как наши прародители, так и мы; а просим Бога, чтобы нам дал Бог и нашим детем и до века в том быти, как есмя ныне государи на своей земле, а постановления, как есмя наперед сего не хотели ни от кого, так и ныне не хотим»[223]

. А по поводу брака великокняжеской дочери посол московский грек Юрий Траханиот говорил в том же году во Франкфурте, что великому князю дочь отдать за маркграфа неприлично, потому что он многим землям государь великий и его прародители искони были в дружбе и братстве с прежними римскими царями, которые Рим отдали папе, а сами царствовали в Константинополе; в Москве признали бы подходящей партией только Максимилиана, сына и наследника императорского[224]

.

Все это было для западноевропейской дипломатии ново и странно. Перед западной дипломатией выступила новая политическая сила, с которой нельзя было не считаться в делах Восточной Европы, и притом выступала в сознании своих интересов и своей независимости.

Явление это было новинкой не только для имперского рейхстага и политики императора. Последние тридцать лет XV в. были временем коренной перестройки всего соотношения политических сил в Восточной Европе в пользу Московского государства, завершавшего долгую работу над государственным объединением Великороссии. Всего за шесть лет до первого приезда в Москву Поппеля она официально достигла политической независимости, стала из «улуса» ханов Золотой Орды суверенным государством. Восемь лет прошло с той поры, как подчинился ей Великий Новгород, и Москва выступила серьезной соучастницей в борьбе за господство на Балтийском море, союзницей Дании против засорения Балтийского пути с Запада на Восток владычеством шведов. Естественный враг польско-литовских Ягеллонов из-за соперничества в расширении владычества над областями этнографически и исторически русскими, великий князь московский был – в тылу – опасной сдержкой для смелой династической их политики, направленной на приобретение (за счет габсбургских притязаний) корон Чешской и Венгерской. В южных делах распад Золотой Орды и борьба Московского государства с татарами связывали его интересы с излюбленной мечтой западноевропейской дипломатии о возрождении наступления христианской Европы против мусульманского Востока – наступления, конечной целью которого должно было быть изгнание турок из Европы.

Рассказы о том, как Поппель «открыл» Московию, точно Америку какую-то, звучат несколько наивной риторикой. На Западе о Московии и ее быстрых успехах знали и без него: по связи дел московских с балтийским вопросом и с отношениями на Балканском полуострове и во всем Черноморье. Сюда, в преждевременной надежде на помощь, потянулись греки и балканские славяне, разочарованные в расчете на защиту от турок западной силой, и сам венецианский сенат еще в 1473 г. поддерживал московские мечты о византийском наследстве, пытаясь учесть значение русской силы в желанном наступлении на Восток для обеспечения интересов византийской торговли. Пусть Москве было еще не до участия в широких размахах европейской политики. Она еще строила свое государственное здание, еле заканчивала возведение капитальных его стен, замыкалась по возможности в себе для внутренней организации и укрепления. Но все-таки вторая половина XV в., последние его десятилетия, – крупный момент общеевропейского значения. На сцену европейских международных отношений выступила новая сила в лице Московского государства.