Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Но, кажется, стоит внимательно присмотреться к подробностям этой общей картины, набрасываемой обычно широкими мазками, чтобы прийти в некоторое недоумение. Действительно ли, например, «пять способов», перечисляемых Ключевским, могли быть путями к одной и той же цели и вести к одному результату? Покупка деревень и сел, например, в пределах великого княжения Владимирского, где княжеская власть принадлежала с Калиты московскому князю, или в чужом княжестве– соизмерима ли с приобретением ханского ярлыка на чужое княжество и захват его силой? В каком смысле «служебный договор с удельным князем» вел к росту территории собственно Московского княжества? Если задуматься над такими вопросами, то само представление о том, что такое эта «территория», которая растет столь разнообразными путями, становится сбивчивым и противоречивым. Что такое эта «территория», если она частью состоит из сел купленных, а частью из княжений, где сидят князья, бившие челом в службу великого князя, определив договором условия своей зависимости? В чем же тут дело?

Главным источником, по которому историки изображают рост территории Московского государства – из владений князя московского путем примыслов разного рода – служат духовные грамоты московских Даниловичей, начиная с Ивана Калиты. Но территория, какую они могли считать себе подвластной, несомненно, не совпадает с той, какой распоряжаются они в этих духовных. Так, еще родоначальник московского владетельного дома Даниил Александрович утвердил свою княжескую власть в Переяславле, им владеют и братья Даниловичи, и их потомки. А только в духовной Василия Темного мы впервые встречаем завещательное распоряжение Переяславлем. Тут же впервые встречаем Кострому, хоть ею владел еще Калита. Нечто сходное наблюдаем относительно Углича, Белоозера и Галича, которые Дмитрий Донской называет «куплями» деда своего Калиты и наделяет ими сыновей, хотя все еще особо от раздела между наследниками собственно московских владений своих; а Калита, как и сыновья его, об этих городах не упоминал.

Уже эти наблюдения заставляют заключить, что не все, чем вообще владел Иван Калита и чем владели его потомки, было однородно по характеру владения, не все, чем московские князья так или иначе «овладевали», сливалось безразлично в одну «территорию московского княжества». Общая картина роста этой территории была более пестрой и сложной, чем ее нам рисуют наши ученые авторитеты. Владетельный князь Северо-Восточной Руси не всем, чем владел, распоряжался в духовной, не все было уделом вотчинным для него. Подтверждается такое наблюдение и духовными младших, удельных князей – для времен до Ивана III, т. е. до времени глубоких изменений во всем укладе междукняжеских отношений и княжого владельческого права вообще.

Для понимания Московского государства времен Ивана и Василия третьих весьма существенно отказаться от привычной нам мысли, будто оно выросло путем [от] механического нарастания территориальных размеров Московского княжества до захвата под власть Москвы всей Северо-Восточной Руси. Процесс был много сложнее, и подойти к определению его существенного характера мы, скорее всего, можем, поставив себе вопрос о причинах не «возвышения Москвы», а государственного объединения Великороссии в течение XIV–XV вв., т. е. вопрос более общий, в котором тот факт, что Москва стала центром этого объединения, явится важной частностью, но все-таки частностью. Напрасно наша историография подменила историю Великороссии историей Москвы. Первая шире второй и лучше выясняет возникновение Московского государства.