Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

В следующем году Василий бежал в Литву; великокняжеская опала постигла его в связи со сложными отношениями, установившимися в московском дворце после второго брака Ивана Васильевича. По случаю рождения у него внука Дмитрия вскрылось, что Софья Фоминишна «много истеряла казны великого князя», без его ведома раздавая его драгоценности своей родне, брату Андрею [Палеологу] и племяннице Марье Андреевне, которую она выдала за Василия Михайловича. Гнев великого князя обрушился на молодых – приданое «царевны» конфисковано, им грозило «поимание», и Василий Михайлович с женой бежал к королю, еле уйдя от погони. Иван Васильевич не замедлил использовать гнев свой для своих государевых дел. Он «взял» Верею «в вине» князя Василия, которому, вероятно, отец предоставил Верею после его женитьбы, но пожаловал ею Михаила уже как не его, а своей вотчиной, в пожизненное держанье с тем, что она вернется великому князю по его смерти: Верейское княжество инкорпорировано этим договором территории великого княжения, вотчине великих князей московских. Михаил остался при своей вотчине Ярославце, но должен был и на нее выдать великому князю грамоту, что отдаст ее по смерти своей ему же[234]

. А умер он в 1485 г. До нас дошла его духовная, весьма характерная, между прочим, для оценки так называемых завещательных распоряжений удельными княжениями, сыгравших такую крупную роль в построении историками-юристами теории о господстве в старой Руси частно-правовых отношений в сфере княжого владения. Михаил Андреевич, конечно, «благословил-дал» свои вотчины великому князю – жеребий на Москве, и Ярославец с волостьми, и Белоозеро, чем он владел «до живота», выдав заранее грамоты на их уступку после себя великому князю; духовная только подтверждает старое соглашение, говоря «благословил-дал» в прошедшем времени, а не «благословляю-даю». Остальное содержание грамоты – перечень прижизненных и посмертных распоряжений разным недвижимым и движимым имуществом с целью избежать их нарушенья великим князем, который и назначается душеприказчиком. Верейское княжество воскресло затем как удел московский, но то было явление иного рода

[235]

.

Изложил я всю эту историю с некоторой подробностью, потому что она во многом характерна. И прежде всего это отличный пример того пути, каким шло «собирание земли» государями московскими: от усиления великокняжеской власти над самостоятельными владельцами вотчинных княжений – к захвату в свои руки непосредственной вотчинной власти над их владениями и тем самым к подлинной инкорпорации их княжеств в территорию своего великого княжения. Затем договоры с Михаилом Андреевичем наглядно показывают, что это великое княжение – вотчина Ивана Васильевича и его детей, Ивана Ивановича и тех, кого ему еще Бог даст. Для братьев Ивана [III] оно уже не вотчина, по крайней мере, с его, Ивана Васильевича, точки зрения; но, несомненно, что эта точка зрения уже приобрела господство в строе владельческо-политических воззрений московского дворца. Однако рядом с этим сильны тут и семейно-династические представления. Иван Васильевич вносит в договоры возвышение всех братьев своих над двоюродным дядей, вотчичем верейским, и гарантию их уделов.

В деле верейском Иван Васильевич, прямой продолжатель политико-владельческой работы Калиты, идет теми же путями и к той же цели. Он увеличивает свои непосредственные великокняжеские владения, в которых московский старший удел уже слит с территорией великого княжения, и смотрит на эти владения как на вотчину своей личной семьи. В последнем отношении характерно появление в формуле гарантии великого княжения от чужих подыскиваний – наряду с сыновьями – великой княгини: «а под моим ти сыном под великим князем, и под моею великою княгинею, и под меньшими моими детьми всее моее отчины великого княженья блюсти, а не обидети».