Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство

Нечто новое – если только мы этим впечатлением не обязаны неполноте сведений о предыдущих временах – встречаем в ликвидации ярославских вотчинных владений. О деле этом узнаем, к сожалению, только из горькой записи местного книжника, которая всего полнее сохранилась в так называемом «Ермолинском летописце»[236]

. Тут под 1463 г. к известию об обретении мощей ярославских князей-чудотворцев Федора, Константина и Давида приписано: «сии бо чюдотворци явишася не на добро всем князем Ярославским: простилися со всеми своими отчинами на век, подавали их великому князю Ивану Васильевичю, а князь велики против их отчины подавал им волости и села; а из старины печаловался о них князю великому старому (т. е. Василию Темному) Алекси Полуектовичь, дьяк великого князя, чтобы отчина та не за ними была». Мы не знаем другого примера, более раннего, такого уничтожения местных вотчинных княжений путем принудительного их обмена на иные земельные пожалования великого князя. Но самый прием округления непосредственных владений великого князя, по отношению к меньшим земельным единицам, селам и деревням, путем обмена – был весьма обычен. Князь великий «менял» села с митрополитом и с младшими князьями по своему усмотрению, хотя соблюдалась обычно форма добровольного обмена. Иногда в наших грамотах предусмотрено право великого князя произвести обмен, если найдет нужным. Так, в духовной Василия Темного читаем: «а восхочет мой сын Иван у своего брата у Юрья выменити Коломенские села, и сын мой Юрьи те села ему променит, а Иван, сын, выменит у своего брата те села, а его не изобидит»; или в духовной Михаила Андреевича: «а будут те села (назначенные монастырям) и деревни надобе моему господину великому князю: и господин мой князь великий даст за те села деньгами». Применение этого приема (предвещавшего позднейший «пересмотр земель и людей» Иваном Грозным) к ярославским княжеским вотчинам стало возможно, потому что эти князья давно измельчали до уровня княжат-землевладельцев.

Несколько иначе расстались с бренными остатками своего княжеского значения вотчичи ростовские. Они также давно сошли на положение служилых князей – бывали в воеводстве и наместниками великого князя, например, во Пскове, – но еще сидели князьями на «половине Ростова», т. к. другую половину они продали великому князю, по-видимому, при Василии Дмитриевиче. А в 1474 г. ростовские князья – представители двух линий – Владимир Андреевич и Иван Иванович с детьми и племянниками, всем родом, – продали «свою отчину половину Ростова с всем» великому князю, который ее отдал («до живота») матери своей к другой половине, назначенной ей по духовной Василия Васильевича[237]

. Я и тут скажу, что нет основания особенно настаивать на частно-правовом характере подобной купли-продажи. Уступка князьями прав своих на вотчинное владение за вознаграждение сама по себе еще не тождественна с продажей имущества, тем более что эта уступка была, очевидно, вынужденная.

Смысл этих «присоединений» один и тот же. Растет вотчина великого князя, поглощая мелкие вотчины удельного княжья; устраняется дробление власти и крепнет, обобщается непосредственная власть великого князя над территорией и населением, над силами и средствами страны. Помянутая запись ярославского книжника вскрывает завесу над хозяйничаньем московской власти в новых приобретениях: «а после того, – пишет он, – в том же граде Ярославли явися новыи чюдотворець, Иоанн Огафоновичь, сущеи созиратаи Ярославьскои земли: у кого село добро, ин отнял, а у кого деревня добра, ин отнял да отписал на великого князя ю, а кто будеть сам добр, боарин или сын боярьскои, ин его самого записал». Московская власть круто берется за подчинение своим потребам землевладения и личных сил годного в службу населения. И местный обыватель, в глубоком раздражении, доходит до иронии, почти кощунственной, говоря про наместника – боярина московского: «а иных его чюдес множество не мощно исписати, ни исчести, понеже бо во плоти суще дьявол»[238].