Ленин: Пантократор солнечных пылинок

НК никогда не была склонна драматизировать бытовые неурядицы, поэтому, рассказывая о Швейцарии, она говорит обычным ровным тоном; ВИ жалуется («Денег нет, денег нет!! Главная беда в этом!») – но в посланиях товарищам, то есть скорее ритуально, а в письмах сестрам воздерживается от сетований («Мы живем ничего себе, тихо, мирно в сонном Берне»). Однако, во-первых, у него подозрительно много времени, чтобы сидеть в библиотеке и конспектировать работы о Гераклите; во-вторых, судя по менее надежным свидетельствам, Ленин кажется посторонним совсем обедневшим, почти нищим. Известный нам по Парижу А. Сковно сообщает о «швейцарском» Ленине, что «ему, в буквальном смысле слова, не было на что пообедать», а «однажды в Берне его не пустили в библиотеку, так как его старенький пиджак был слишком порван». К тому же периоду относятся легенды о том, что ВИ якобы постоянно ходил с перемотанной щекой и, не имея денег на стоматолога, страшно мучился от болей, пока какой-то врач, придя в ужас от его мучений, не вырвал ему зуб бесплатно; что он несколько дней спал у знакомых в ванной; что носил огромные, явно чужие галоши, которые спадали с его обуви. Проверить эти сообщения невозможно, зато факт, что он соглашается на любую литературно-лекторскую работу за самые скромные деньги; особенно в Берне – то есть с осени 1914-го по весну 1916-го, особенно в первый год, когда антивоенная и тем более пораженческая агитация не пользовалась популярностью и плохо «окупалась»; на рефераты к нему приходят по 10–15 человек. После теоретической части ему обычно приходится отвечать на прямые вопросы: что бы сделали большевики, если бы прямо сейчас оказались у власти? Что-что: предложили бы всеобщий мир, но с условием освобождения всех колоний. Англия и Германия, конечно, против; хорошо! – тогда мы начинаем против них революционную войну, а весь социалистический пролетариат Европы объединяется с населением колоний и полуколоний. Видимо, это не казалось аудитории особенно убедительным. Репутация Ленина никогда не была на высоте, но теперь удручающими выглядят и его перспективы. К примеру Рязанов – будущий директор Института марксизма-ленинизма – на вопрос швейцарского социалиста Нобса, что будет, если после возвращения в Россию Ленин станет диктатором, прижал собеседника к придорожному сугробу и прошипел: «Ленин диктатор? Да я его прибью, вот этими вот руками!» – «Mit meinen eigenen Fäusten werde ich ihn erwürgen!»

Если в Польше Ленин ожидал начала войны, то теперь – ее окончания и смены политической конфигурации: кто бы ни победил (до весны 1917-го – вступления Америки на стороне Антанты – непонятно), если не мир целиком, то некий «уровень» – видимо, Российская, Австро-Венгерская или Германская империи – должен был обрушиться, как в тетрисе. Этот крах, хотя бы и локальный, означал возникновение революционной ситуации и рождение новых политических субъектов – национальных государств; раздираемые внутренними противоречиями, они будут искать себе место на политической шкале между право-буржуазной и лево-социалистической республикой: хорошее поле для работы, хороший момент, чтобы им воспользоваться. Ровно поэтому все социалисты в окружении ВИ в эти годы одержимы спорами о «национальном вопросе».

Под словосочетанием «Ленин в Берне» скрывается еще и четырехмесячное, с июня по октябрь 1915-го, пребывание Ульяновых в Зеренберге. Это идиллического вида горный, сейчас еще и горнолыжный – с альпийской долиной, водопадом и потрясающими видами на Монблан и Люцернское озеро – курорт в 80 километрах от Берна в сторону Люцерна: сначала на поезде, потом либо с почтовой каретой, либо на наемной лошади. Это была и «дача», и территория, где Ленин получил возможность реализовать свои туристские инстинкты quantum satis

, и здравница для НК с ее базедовой болезнью, и удобный «зеленый кабинет», куда бесплатно можно было заказывать книги из библиотек. Ульяновы поселились в Hotel Mariental на полном пансионе, за 5 франков в день – дешевле, чем в среднем по рынку, но ощутимо дорого, если за выступление с рефератом вам платят 10 франков. Вскоре к ним присоединилась Инесса Федоровна – и прожила рядом несколько недель. О том, как складывались отношения этих троих, известно только по рассказам НК, которая описывает Зеренберг как подобие элизиума; уехала ИФ раньше Ульяновых, но судя по тому, что она вернется сюда следующим летом несмотря на настойчивые, но без объяснений, что там было не так, рекомендации ВИ не делать этого, – ей там понравилось; возможно, тому причиной сентиментальные воспоминания.