Озадаченные такого рода советами, они переправляли в Германию в сигарных ящиках с двойным дном и в мармеладных банках антимилитаристские воззвания Ленина и Зиновьева, выпускали популярную антивоенную периодику (тираж «Свободной молодежи» в 1916 году – 160 тысяч экземпляров) и «Интернационал молодежи», листовки в духе Циммервальдской левой, «против оборонческого обмана»: требовать демобилизации, отклонять военные кредиты в парламенте, никакого «гражданского мира». Раз в неделю они собирались в кабачках, и хотя формально считалось, что «У черного орла», «У белого лебедя» и в «Штюссихофштатт» проходят заседания кружка любителей игры в кегли, все знали, что никакого кегельбана ни в одном из этих заведений нет и там просто происходит нечто «полулегальное». Именно этой «швейцарской молодежи» Ленин, сглатывая слюну, рассказывал про 1905 год, именно для них было оставлено прощальное «Письмо швейцарским рабочим». Сезон 1917/18 в Швейцарии выдался буйным, хотя настоящей революции не случилось – но, в сущности, именно выходцы из кружка любителей кеглей стали ядром Коминтерна, которого, впрочем, уже нет, – а вот, странным образом, все эти «черные орлы» и «белые лебеди» существуют по сей день – на Predigerplatz, 34, Rosengasse, 10/ Ecke Niederdorfstrasse и на Marktgasse соответственно.
Последним днем «старой» жизни для Ленина стало 15 марта 1917 года. Первая половина дня прошла в библиотеке, затем он явился домой пообедать – и опять уже собирался было нырнуть в свою обычную нирвану.
Исполнителем бетховенского стука судьбы стал социал-демократ и циммервальдист Мечислав Бронский (разумеется, закончивший понятно где в 1938-м).
«Вы ничего не знаете? В России революция!»
Ссылался он на газету, в частности на «Цюрихер пост» – прогерманское издание, которому не следовало доверять вслепую. И всё же Ленин и Крупская бросились на набережную, где вывешивали разные газеты.
Трудно сказать, что более показательно: то ли что еще 28 декабря 1916-го Ленин внес в Кантональный банк 100 франков – колоссальную для него сумму, для разрешения на проживание в Цюрихе на 1917 год; то ли – знаменитый финал январского, 1917 года, «Доклада о революции 1905 года»: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции». Ничего подобного, что характерно, Ленин раньше не говорил, так что, не слишком рискуя подставиться под обвинения в блягерстве, можно предположить, что именно в Цюрихе 46-летний «Старик» максимально приблизился к отчаянию: похоже, он окончательно превратится в библиотечного городского сумасшедшего, помешанного на том, чтобы достать еще и еще и еще и еще одну книгу.
В общем, про Февральскую революцию он не знал – и, похоже, не позволял себе особо надеяться.
Тем сильнее, конечно, был эффект, шок, ступор; и, наверно, в глазах-то потемнело в этот момент. Одно дело сидеть и ждать того прекрасного дня, когда война-перекроит-Европу-и-тогда-может-быть; и другое – свершившийся факт.
Февральская революция была прямым следствием войны – и никак не была связана с деятельностью Ленина. Какая там ответственность – он даже не смог почувствовать ее приближение. Да, в начале 1917-го, задним числом, можно выявить множество признаков кризиса – оставшееся безнаказанным убийство Распутина в декабре 1916-го, общая усталость от войны, конфликт интересов кадетской интеллигенции с официальным и реакционным чиновничеством, опасения посольств Антанты, что Николай заключит сепаратный мир, мягкотелость царского окружения; однако сумма всех этих явлений вовсе не обязательно должна была подвести его к мысли о том, что Быстрая Трансформация произойдет здесь и сейчас.
Зато, как заметил однажды о Ленине саркастичный В. М. Молотов, «швейцарская молодежь и теперь сидит при капитализме, а он в том же году стал главой социалистического государства».
Весь цюрихский март Ленин испытывает ощущения человека, которого случайно заперли в библиотеке в тот момент, когда на улице начался праздник – суливший ему верное свидание с той, кого он добивался всю жизнь; трагикомическое происшествие, дающее достаточно оснований, чтобы захлопнуть все начатые книги и совершить очень нестандартное, пусть даже цирковое, в духе Гудини, освобождение из сейфа.