Летние сумерки

Уже больше пяти часов они находились в пути, но их не покидало радостное возбуждение. Она, раскрасневшаяся, со сбитыми встречным ветром волосами, попеременно выставляла в окно руки и без умолку рассказывала о своей больнице. Он улыбался, понимающе кивал, то и дело поглядывал на свою спутницу, любуясь ее красотой и молодостью. Новизна всего происходящего наполняла его бездумным счастьем, уводила за пределы повседневности. В какой-то момент, отвлекшись, он вспомнил, что такое состояние уже испытывал, но когда-то давно, в юности, и ему стало жаль последние годы, которые прошли в монотонных буднях. «Сколько я потерял из-за вечных семейных обязанностей, из-за ложно-счастливой жизни, из-за того, что у меня не хватало духа что-либо изменить, — подумал он, и гримаса злости от своей нерешительности появилась на его лице. — Но ничего, теперь все будет иначе», — взбадривал он себя. Предстоящие беззаботные дни у моря представлялись ему праздником, с постоянными открытиями в его знакомой, необычной женщине, и открытиями во всем окружающем, поскольку он все увидит новым, просветленным взглядом.

— …Наш особняк решили реставрировать, — говорила она, — но главврач, рохля, так и не смог выколотить денег и решил сделать освежающий ремонт. Освежающий — умора! Часть палат закрыли, больных перевели в другой корпус, понаехали рабочие, просто сбили лепнину и все замазали белой краской… а люстры вообще стащили.

— Куда же смотрела охрана памятников старины?

— Хм! Эта охрана — собрание старых дев. Соберутся, охают, ахают: «Какой домик!». И ничего не предпринимают. На них надо все время давить… А наш главврач слишком мягкий человек, слабак. Всех называет «уважаемый», «милейший», а нас, медсестер, — «барышнями»… Хотите, расскажу, как я начинала работать в больнице?.. В первый день иду по коридору, вдруг меня окликнул главврач: «Пожалуйста, барышня, отвезите это в морг». Я взглянула на каталку и увидела покойника. «Я боюсь», — сказала ему. А он нахмурился: «Вы, барышня, медицинский работник или кто? И чему вас там, в училище, учили, непонятно…». И сам покатил каталку… А наш хромой Иван — видели его, разнорабочий при больнице? Этот Иван доставляет на кухню продукты и отвозит покойников в морг. Каждый раз кричит в окна больным: «Когда за вами-то приезжать?» И скалится от своего тонкого, как ему кажется, юмора. Дуралей! Кое-кто в палатах начинает смеяться, а мне всегда жутковато… К счастью, у нас редко кто умирает… А вообще этот Иван чудак. Недавно доверительно сообщил мне: «Некоторые больные бегают на ночь к любовникам. Больных шибко тянет на любовь».

Они познакомились в больнице, куда его послали на обследование желудка. Ей было двадцать три года, она выглядела полудевочкой-полуженщиной с тревожной красотой: глубокие темные глаза, лоб с челкой, выпяченные, как у негритянки, губы и тонкая, женственная фигура. Ее стремительная походка, чрезмерная живость и резкие суждения говорили о независимом нраве и уверенности в себе. Когда она разговаривала с мужчинами, в ее глазах появлялись насмешливые искорки, а пухлый рот растягивался в ироничную улыбку. Как бы ласково поддразнивая мужчин, она отпускала колкости в их адрес и заразительно смеялась, обнажая ослепительно белые зубы.

— Вы живете в упакованном, законсервированном мире, у вас сплошные условности, — сказала она ему, когда он уходил из больницы. — Живите свободно, раскованно, старайтесь делать то, что вам хочется. Положительные эмоции излечивают от всех болезней.

На следующий день он заехал за ней, и они весь вечер провели в загородном кафе, а потом он подвез ее к дому, и, перед тем как расстаться, они долго разговаривали в машине.

Домой он вернулся в полночь. Жена встретила его обеспокоено; он начал было невнятно что-то объяснять, но поморщился и, сославшись на головную боль, отправился спать.

Его жена, застенчивая и послушная, никогда не заговаривала первой, только отвечала и улыбалась; голос у нее был мягкий, уютный, домашний; в ее глазах виднелась какая-то прекрасная усталость, а в движениях — неторопливость, даже некоторую леность. Она считалась примерной женой и матерью. Они прожили вместе пятнадцать лет и за это время ни разу не расставались.

— Живем обыденно и пресно, — объяснял он своей новой знакомой в тот вечер, когда они разговаривали в машине. — Какое-то тепличное существование. Все вечера сижу дома, смотрю телевизор, проверяю уроки дочери, жена вяжет — она молчунья и тихоня. По праздникам ходим к родственникам, отпуска проводим в доме отдыха…

— Долгое, бесконечное занудство, — заключила она. — Но кто вам мешает заиметь увлечения, заниматься спортом, например? И потом, разве вы не любите свою работу, ведь вы, кажется, инженер, творчески мыслящий человек?

— Да, в душе я изобретатель. Когда-то, как говорили, имел хорошую первооснову, но повседневные заботы все как-то заглушили. Теперь я просто надежный исполнитель.