Лев любит Екатерину

Зрак не вытек. Но умер, обезобразив лицо уже одной своей неподвижностью. Когда страх темноты прошел и Гриц понял, что правым он продолжает видеть сносно, накатило новое отчаяние. Потемкин навсегда потерял красоту. Как ни мало он обращал внимания на внешность, зато всегда знал: поведет бровью, любая обернется.

Теперь путь к Като был закрыт. Уродлив, страшен, не мил. Противен. Гадок. Каких только слов не придумывал для себя Григорий, лежа в спальне, занавесив окна и не глядя на белый свет.

Бросил ходить на службу. Перестал являться при дворе. Снова захотел уйти в монастырь. Провалялся месяц. Отпустил бороду. Страдал. Весь дом переступал на цыпочках. Но в один прекрасный день безобразный театр Гришкиных соплей кончился.

Застучали колеса под окном, и из золоченой кареты на английских рессорах вышли два дюжих молодца в богатейших камзолах. Орденские ленты через плечо, глаза веселые, шальные, щеки, как яблоки с мороза. И какой дурак не узнает братьев Орловых?

– Здорово, хозяйка. Где сам-то? На службе. А братец твой пропащий? Дома? Проводи-ка нас к нему.

Не успел Гриц спустить ноги с кровати. Не успел открыть окно, чтоб выскочить на улицу и улизнуть огородами до полковой церкви. Или до реки. Спрятаться в овраге, переждать нашествие незваных гостей. Словом, всего этого он не успел, как вошли Орловы и загородили один дверь, а другой окно.

– Дуришь, говорят, брат, – бросил Алексей. – Государыня о тебе беспокоится. Велела узнать, что с тобой? Мне-то один хрен: что ты есть, что тебя нет. Но приказано.

После памятного побоища, когда четверо месили одного, да не домесили, Потемкин с Орловыми встречался при дворе не раз. Бывало, оказывались за общим столом у императрицы. И всегда хранили ледяное спокойствие. Вежливо раскланивались. Даже беседовали. Теперь вот столкнулись с глазу на глаз.

– Правду болтают, будто ты окривел? – подал голос Гришан.

– Придуривается, – зло бросил Алексей. – Морду тряпкой замотал, думает выжать из Ее Величества слезы.

– Да подожди ты, – сорвался Гришан. – Давай посмотрим.

Идея была неудачной. Потемкин бы не дался. Но вдвоем они все равно оказались сильнее и, завернув руки, живо повалили его на пол. Сорвали тряпицу. Гриц не знал, куда деваться от стыда.

– Вот так, – констатировал старший из Орлов. – А ты, Леха, все на него наговариваешь. И правда, он теперь кривой, – в голосе Гришана послышалась жалость. – Ну, вставай, тезка. К государыне поедем. Она велела тебя, во что бы то ни стало, привезти.

Орлов протянул бывшему другу руку. Но Потемкин встал, не опираясь на нее. Нет у него теперь причин эту руку пожимать. Гришан убрал ладонь, и на мгновение показалось, что боль мелькнула у него на лице, но тут же скрылась за маской наглости и самодовольства.

– Собирайся, гордая птица, – хмыкнул он.

– Я хочу умыться и переодеться.

– Так поедешь, Ее Величество ждать не будет, – встрял Алексей.

Но Гришан опустил руку брату на плечо.

– Пусть.

Переодеться-то Потемкин переоделся, а вот ни одного чистого платка у себя в гардеробе не нашел. Уму не постижимо, сколько всякого белья он испакостил за то время, пока валялся и лил слезы.

– На, завяжи, – Гришан протянул ему свой шелковый. От него пахло французской душистой водой, дорогим табаком, немного женской помадой – совсем другой, богатой и счастливой жизнью.

Гриц взял, повязал на глаз и, несказанно смущаясь своего нового облика, сел вместе с братьями в карету.

Като приняла его ласково, с таким участием, что Потемкин диву давался, почему сразу к ней не пришел? Засыпала новостями, насмешила сплетнями и вдруг начала требовать отчетов по делам Синода. Как можно скорее! Она не знает, что там происходит! Все заброшено! Ничему порядка нет! Это был единственный способ отвлечь его от несчастья. Работать – и немедленно.

Помогло. Он вернулся на службу. Научился жить без глаза. Равнодушно встречать любопытно-участливые взгляды. Прошла пара месяцев, начал флиртовать с девицами. Намеренно. С единственной целью проверить, как он? Еще может на что-то рассчитывать? Или только за деньги. Оказалось, может. И очень даже. Не пугает женщин уродство. Даже придает страсти извращенный накал.

Понял, что, как раньше, сдержанно, жить не будет. Не для кого себя беречь. Молодость пролетит, насладиться не успеешь. А наверх, к дорогим стопам, ему путь закрыт. Стал как все. То есть как очень немногие. О его похождениях заговорили. Като нахмурилась. Не знала, как унять нужного человека. Приблизила к себе, позвала на малые эрмитажные собрания. Вела долгие разговоры, много смеялась. Именно тогда Потемкин понял, что чем он хуже, тем ближе к своей мечте. И это открытие причинило ему новую боль.