Лев любит Екатерину

– Черт с тобой! – Орлов вышел, долго где-то блуждал и наконец вернулся с ворохом пестрого праздничного тряпья. – Выбирай. Мое и Федькино.

Через четверть часа они уже подъезжали к Зимнему. Вместо маски лицо Потемкина было скрыто опущенным забралом рыцарского шлема. Черный шелковый плащ с белым крестом ниспадал до пят тяжелыми складками. Когда они поднимались по ступеням дворца, часовые взяли на караул.

– Тебя узнают, – прошептал незваный гость.

– Скоро и тебя будут узнавать, что бы ты ни напялил, – пожал плечами Гришан. – В этом мало приятного. Так что не теряй времени.

Зал пылал, как золотой шар. Между кадок с миртовыми деревьями сновали толпы разряженных гостей. Человек триста. Музыка играла сразу с двух балкончиков под потолком. От множества свечей воздух был разогрет до летнего марева и дрожал. Мимо них с чашей розовых лепестков в руках пробежала девушка лет шестнадцати в свободной греческой тунике. Ее легкие, как пух, рыжеватые волосы падали на открытые плечи.

– Катюша, – окликнул Орлов.

Девушка остановилась, узнала его и радостно заулыбалась.

– Ну, как тебе здесь? – спросил Гришан, в его взгляде читалось неосознанное восхищение.

Катюша присела перед ним в глубоком реверансе, а потом неожиданно подскочила на цыпочках и чмокнула Орлова в щеку.

– Лучше не бывает! Ты волшебник, братец! – и побежала дальше.

– Моя двоюродная сестра. Зиновьева. Николая покойного дочка, – нарочито равнодушным голосом сообщил Гришан. – Пристроил ко двору. Смотри, – Орлов дернул спутника за руку и показал вправо, где из дверей зала появилась высокая фигура в белом.

Тотчас танцующие закрыли ее от глаз Потемкина, и он растерялся, когда через несколько минут она возникла прямо перед ним. Ее свободная хламида напоминала одеяние кающейся грешницы. Черные волосы рассыпались по спине, удерживаемые лишь венком из цветов шиповника. Часть лица скрывала маска, но не узнать, не догадаться, не почувствовать было нельзя.

Потемкин шагнул к ней и опустился на одно колено.

– Кто ваша дама? – спросила она, касаясь его плеча веткой шиповника.

– Мария из Магдалы, – одними губами ответил Гриц.

Благосклонный кивок. Рука, предложенная для танца.

– Отчего вы пренебрегли моей исповедью?

– Я не исповедник, сударыня, – его голос был глух. – Условия вам известны.

– Вы, Григорий Александрович, как красна девица, – колко заметила Екатерина. – До венца с честью не расстанетесь.

– О какой чести может идти речь? – вспылил Гриц. – Просто не хочу разделить участь моего друга, который и любил сильно, и служил верно, а, как старый пес, теперь никому не нужен.

– Вы чересчур настойчивы, – отчеканила императрица. – Даю вам срок одуматься.

Небо над каналом начало уже вспухать багровыми рубцами, когда перед домом Самойловых вновь зазвенел колокольчик и остановились санки, крытые персидским ковром. Из них вышел равнодушный усталый Елагин и велел доложить о себе.

– Не прогневайтесь, батюшка, – отвечала ему растерянная Марья Александровна. – Брат-то мой, как вернулся вчера, ушел к себе, лег и молчит. Боюсь, не было бы беды.

Иван Перфильевич, которому уже смертельно наскучила эта канитель, спокойно кивнул:

– Ведите меня к нему.

Потемкин лежал на диване лицом вниз и не шевелился.

– Милостивый государь, извольте встать, когда к вам обращается посыльный вашей императрицы, – без раздражения проговорил секретарь.

Гриц вздрогнул, поднял голову и вскочил. Он и правда не слышал, как скрипнула дверь. Елагин с трудом узнал претендента. Лицо посерело, глаза ввалились, губы искусаны. Как везти его в таком виде к государыне, секретарь не представлял, но еще хуже было не везти. Он молча шагнул к Грицу, протянул вперед руку и разжал пальцы. Между ними что-то сверкнуло.

«Мое кольцо… – пронеслось в голове у Потемкина. – Вернула».

– Я привез вам последнее слово государыни, – со значением объявил Елагин. Он придвинул руку чуть не к самому лицу Григория. На ладони лежал крупный мужской перстень с массивным камнем редкостной чистоты.

Через два часа они уже подъезжали к пустынной даче Елагина. В прорывах облаков светила луна. Громадные старые ветлы возле дома качал ветер. Снег, схваченный ночным морозцем, скрипел под ногами.

Не светилось ни одно окно. Секретарь остался в санях. Потемкин грузно спрыгнул и пошел, не оборачиваясь, к темневшему входу. Выстуженные сени были пусты. Лестница. Две передние комнаты, где он на ходу своротил что-то из мебели. И в дверях третьей – она. Босая, в одной рубашке. Вот и все.

В доме не зажигали свеч. Челядь выслали в город, и было страшно бродить одной среди чужой зачехленной мебели. Часы пробили одиннадцать. Потом двенадцать. Час. На нижнем этаже скрипел, рассыхаясь, деревянный паркет. Точно кто-то осторожно ходил из угла в угол. От этого делалось жутко.

С улицы хлопнула дверь. «Боже! Почему я не услышала, как подъехали сани?» Человек поднимался по лестнице. Като усилием воли заставила себя оставаться на месте. За стеной что-то грохнуло об пол. Дверь отворилась.

Он.