Лев мисс Мэри

Проснувшись африканской ночью и сидя в кровати, я понял, что ничегошеньки не знаю о душе. О ней много говорят и пишут, но кто знает, что это такое? Не было среди моих знакомых никого, кто знал что-либо о душе, хотя бы о том, существует ли она вообще. Это очень странное поверье, и, пожалуй, я не смог бы объяснить его толком Нгуи и Мутоке, даже если бы сам сумел разобраться. До того как проснуться, я видел сон, и приснилось мне, что туловище у меня лошади, а голова и плечи — человека, и я удивлялся, почему раньше никто этого не замечал. Сон был очень четким и логичным, как раз о том моменте, когда мое туловище, постепенно изменяясь, превращалось в тело человека. История эта показалась мне вполне здравой и поучительной, и я задался вопросом, а что все подумают, когда утром я расскажу ее? Сейчас я не спал и пил прохладный и свежий сидр, но по-прежнему ощущал мышцы, которые снились мне, когда мое тело еще оставалось лошадиным туловищем. Однако все это не помогало мне разобраться с душой, и я попытался разобраться, а что же это такое, не выходя из доступных для меня понятий. Возможно, родник прозрачной чистой воды, не пересыхающий в засуху и не замерзающий зимой, и являл собой ближайший аналог того самого, что находилось в нас вместо души, о которой столько говорилось. Помню, когда я еще был мальчишкой, в чикагской бейсбольной команде «Уайт сокс» третьим бейсменом[56] играл Гарри Лорд, который раз за разом нарушал правила, заставляя питчера соперников подавать вновь, пока тот не уставал, или матч не прерывали из-за темноты. Я, тогда совсем мальчишка, все воспринимал слишком серьезно и хорошо помню, как в сгущающихся сумерках (в то время на бейсбольных стадионах освещения не было) Гарри продолжал «сбивать» подачи, а зрители орали: «Лорд, Лорд, спаси свою душу!» Пожалуй, это и было мое самое близкое общение с душой. Когда-то я думал, что в детстве душу из меня вырвали, но потом она вернулась. В ту пору я был очень эгоистичен, слышал так много разговоров о душе, так много о ней читал, вот и возомнил, что она имеется и у меня. И тут я подумал: а если бы лев убил кого-нибудь из нас, мисс Мэри или Пи-эн-джи, Нгуи, Чейро, меня, вознеслись бы наши души куда-либо? Я не мог в это поверить и подумал, что мы бы просто умерли, стали бы, возможно, даже мертвее льва, а ведь никто не беспокоился о его душе. В худшем случае нас ждала бы поездка в Найроби и расследование, хотя особых проблем могло и не возникнуть, потому что в охоте участвовал Гарри Стил, сотрудник полиции. Но я твердо знал, моя или Мэри гибель самым скверным образом отразилась бы на карьере Пи-эн-джи. Да и Пи-эн-джи страшно бы не повезло, если б он погиб. И уж конечно, убей лев меня, это нанесло бы непоправимый вред моему писательству. Чейро и Нгуи смерть явно пришлась бы не по вкусу, а для мисс Мэри стала бы большой неожиданностью. Да, смерть следовало избегать, и я испытывал облегчение: отпала необходимость снова и снова играть с нею.

Но какое это имело отношение к действительно темной ночи души, «где всегда три часа утра, изо дня в день»? Были ли души у мисс Мэри и Пи-эн-джи? Насколько я знал, религиозных убеждений за ними не замечалось. Но если у кого и могла быть душа, так это у них. Чейро был глубоко верующим мусульманином, и мы не могли сомневаться в том, что душа у него есть. Значит, оставались только Нгуи, я и лев.

Часы как раз показывали три утра, я вытянул свои недавно еще лошадиные ноги и решил встать, выйти, посидеть возле тлеющего костра и насладиться остатком ночи и первыми лучами рассвета. Я натянул противомоскитные сапоги, надел банный халат, подпоясался кожаным ремнем и вышел к погасшему костру. Пи-эн-джи уже сидел там на складном стуле.

— Ты почему не спишь? — тихо спросил он.

— Мне приснилось, что я лошадь. Как наяву.

— Ты слушался объездчика? Или тебя отправили на племенную ферму?

— Что-то было и про ферму. Но я проснулся.

— Мне снились жуткие кошмары.

— Какие?

— Я их не запоминаю.

— Ты думаешь, мы превращаемся в невротиков.

— Ты — возможно. Я — никогда.

— Ты из тех, кто любит дом, верный муж, бессловесный такой тип.

— Разве нет? — спросил Пи-эн-джи. — И чьему мужу я верен?

— Мужу мисс Мэри.

— Этому ублюдку? Кем ты был во сне? Лошадиной жопой?

— Странное это ощущение: больше не нужно охотиться на старого шельмеца.

— Да уж...

Мы сидели и смотрели на костер: он разгорался, и пламя ярко освещало палатки и деревья. Была половина четвертого или без четверти четыре, а то и четыре часа. Я рассказал Пи-эн-джи о Скотте Фицджеральде и о вспомнившейся мне цитате и спросил, что он об этом думает.

— Когда не спится, любой час ночи кажется отвратительным, — ответил он. — Не понимаю, почему он выбрал именно три часа. Хотя звучит неплохо.

— По-моему, это страх, беспокойство и угрызения совести.

— Мы оба прошли через это, не так ли?

— Конечно, по пустякам. Но мне кажется, он имел в виду свою совесть и отчаяние.

— Тебя никогда не охватывает отчаяние, правда, Эрни?

— Пока что нет.

— Значит, не суждено, иначе бы ты давно испытал его.