Лгунья

— Это была не моя машина. Я ее взяла напрокат.

— Спрятанную во взятой вами напрокат машине.

— Я ничего не знаю ни о каких деньгах.

Они смотрели на меня, явно не веря. Они ждали от меня какого-нибудь продолжения, но я понятия не имела, что говорить, и потому просто повторила:

— Я ничего об этом не знаю. Темноволосый коротышка фыркнул и что-то быстро пробормотал по–французски. Пейроль перевел:

— Вы хотите сказать, что это не ваши деньги?

— Конечно, не мои.

— Так вы предполагаете, что эта девушка, которую вы посадили в свою машину, эта Кэтрин Хьюис, что это она спрятала двадцать тысяч фунтов стерлингов в багажнике взятой вами напрокат машины? Двадцать тысяч в аккуратной банковской упаковке?

В таком изложении это действительно звучало неестественно. Я понимала, почему они мне не верят.

— Вероятно, так оно и было. Я была удивлена не меньше них. Мне показалось, что это не в стиле Крис, для нее скорее бы подошли международный аккредитив и банковские чеки. С другой стороны – а что я вообще знала о ее привычках? Возможно, она частенько разъезжала по стране с двадцатью тысячами в банкнотах, и в этом случае ей нужно было где-то их прятать.

— Где вы ее посадили?

— В Париже, за чертой города.

— В какое время?

— Сколько у нее было багажа?

— Она проявляла нервозность?

Вопросы сыпались один за другим. Было раннее утро, сказала я. Около шести. У нее был при себе один чемодан, солгала я. Они кивнули друг другу и перебросились парой фраз по–французски, из которых я поняла, что паспорт был найден в la valise rouge [46].

— Верно, – сказала я. – Он был красный.

— Значит, два чемодана ваши, а красный – ее?

Я неопределенно кивнула. Что тут такого, может, я просто захотела размять мышцы шеи.

— Куда она направлялась?

— В Тулузу, – сказала я. – К сестре.

Они хотели досконально знать, где мы в тот день останавливались. Я сказала, что не могу вспомнить. Завтракали где-то между Орлеаном и Божанси, сказала я. Городишко с площадью и «Кафе де Спор». В порыве вдохновения я рассказала, что мы заходили в супермаркет в Божанси и купили для обеда продуктов. Но, похоже, это не сработало. Вид у них был удивленный. Они сказали, что в машине не было обнаружено никаких остатков еды.

— Нет, – сказала я. – Мы обедали не в машине. И к тому же почти все съели за ужином. А остальное я выбросила. – Я была немного обижена, что они во мне сомневаются. Я до того живо все это себе представила, словно так и было на самом деле.

Я видела, как моя рука выбрасывает половину длинного «французского» батона и недоеденный кусок сыра в мусорный бак у дороги.

— Когда вы останавливались в кафе, вы оставляли машину без присмотра?

— Вы куда-нибудь отлучались? В туалет, например? – спросил темный коротышка.

— Да, – честно ответила я. – Отлучалась.

— А она была с вами?

— Нет. Она подошла к стойке бара и оплатила счет.

— Могла она это сделать, а потом выйти к машине, пока вы были в туалете?

— Ну, могла.

— А как насчет машины? Она была заперта?

— Наверное. Да.

— Вы когда-нибудь давали ей ключи? Чтобы что-то вынуть из машины?

— Нет.

— А багажник? Вы могли оставить багажник незапертым?

— Понятия не имею, – сказала я, в восторге от того, насколько легко было отвечать на их вопросы, причем фактически говоря правду, в буквальном смысле этого слова. – Наверное, могла. Не помню.

Я лежала, откинувшись на подушках, и наблюдала, как они горячо обсуждают это по–французски. Они полицейские, думала я, вот пусть и решают. Только бы поскорее, а то у меня снова начали болеть ноги. Я ерзала от боли, перемещая вес тела с одной ягодицы на другую, и случайно столкнула на пол газету. Пейроль наклонился и поднял ее. Он держал мою фотографию перед глазами: все, что ему нужно было сделать, это опустить взгляд и мысленно провести параллели. Но он этого не сделал. Мельком, без интереса, взглянул на нее и передал мне.

— Вы замужем? – внезапно спросил он, наблюдая, как я складываю газету.

— Нет, – сказала я. Вторая серьезная ложь.

— Если вы недавно вышли замуж, вы должны были известить об этом власти, – сказал он.

— В этом случае я непременно так бы и поступила, – сказала я. – Но я не замужем.

И, только отодвигая стакан воды, чтобы освободить на тумбочке у кровати место для газеты, я поняла, что этот вопрос был вызван видом моего обручального кольца. Я ношу его уже шестнадцать лет и так привыкла к нему, что перестала замечать.

— А–а, так вы об этом? – сказала я. – Оно у меня очень давно. – И сняла его, как будто оно ничего для меня не значит и я надеваю его изредка, только чтобы пофорсить, причем на любой палец, лишь бы налезло. Чтобы это подчеркнуть, я с трудом протиснула в него фалангу среднего пальца другой руки.