Лгунья

Они были очень вежливы. Пожелали мне спокойной ночи. Выразили надежду, что я скоро поправлюсь. Сказали, что свяжутся со мной. Пейроль записал для меня свой телефон «на случай, если я что-нибудь вспомню и захочу ему рассказать».

Когда они ушли, я принялась мерить шагами комнату, прокручивая в голове весь разговор. Чем больше я думала, тем больше осознавала, насколько тонко tante Матильда отмела подозрения, что я не ее племянница. Но сбило меня с толку другое: как быстро она поняла, что я не ее племянница! Осознав это, я мужественно села в ее кресло. Взяла в руки ее вышивание. Поглядела на стопки брошюр, накладных и счетов. Ящик, в котором она копалась, остался незапертым. В приступе любопытства я открыла его. Там было полно всяких скрепок для бумаги, конвертов и наклеек с адресами. В углу какие-то пакеты из фольги с таблетками от расстройства желудка. Я закрыла этот ящик и потянула за ручку второй сверху, до отказа забитый пачками старых писем, перевязанных резинкой, с марками разных городов. На глаза мне попалась английская марка. На верхнем конверте довольно худосочной стопки – не более дюжины писем: – было написано карандашом «Мари–Кристин». Уже не контролируя себя, я сняла резинку и открыла верхний конверт. Внутри был единственный листок, сложенный пополам. Почерк был крупный, по–детски кособокий. По–французски, на школьном уровне языка, Крис благодарила tante Матильду за шарфик, полученный в день рождения. Я быстро сунула записку обратно в конверт и открыла другой.

«Ma chwre Tante» [87]. – прочитала я. Почерк был уже взрослый. Она извинялась за невозможность принять приглашение и приехать этим летом в Фижак из-за «загруженности работой» и т. д. и т. п. Написано было четыре года назад.

Я быстро проглядела остальные конверты, думала, может, найду более позднее письмо. В середине связки отдельно лежала фотография, прикрепленная скрепкой к газетной вырезке. Фотография Гастона и Крис. Они стояли на какой-то площади, вроде Трафальгарской, на заднем плане было полно народу и голубей. На обороте было написано: «Avec Oncle Gaston – le cirque touristique [88]

, 1990». Я снова перевернула ее. И была поражена, насколько Ксавье похож на Гастона. Но важно другое. Главное – Крис. Невысокая, худощавая, тонкокостная, она смотрела на меня, улыбаясь широкой улыбкой Масбу. Ее запросто можно было принять за Селесту. Запросто. Да они почти двойняшки! Но перепутать ее со мной было невозможно.

Я поняла, что жестоко обманулась. Tante Матильда с самого начала знала, что я не Мари–Кристин. Доказательством служил этот снимок. И еще более странным было то, с каким спокойствием она уверяла полицейских в обратном. Как зачарованная, я озадаченно смотрела на фотографию. Потом отцепила ее от статьи из газеты. И увидела свое старое фото с паспорта, расплывчатое, плохо отпечатанное. Под ним по–французски было несколько кратких строк о Маргарет Дэвисон. «une femme Anglaise qui est disparue», «ргй–sumi^ie morte» [89]и т. д. Я торопливо скрепила фото и вырезку, надела на письма резинку и сунула их в ящик.

У себя в комнате я сидела за туалетным столиком, расчесывала волосы и глядела на бледное отражение, которое, возможно, было моим лицом. Я ждала, что с минуты на минуту войдет tante Матильда и скажет что-нибудь разоблачительное. Я хотела подготовить для нее ответ, правдивый ответ.

Стемнело. По трубам побежала вода. Я услышала, как tante Матильда крикнула кому-то «Bonne nuit» [90], но у меня она так и не появилась. Я твердила себе, что у нее нет никаких разумных причин приходить. Она не знает, что я видела фотографию и вырезку, так что, каким бы ни был мой статус–кво – а он, оказывается, очень далек от того, что я навоображала, – мое открытие ни в коей мере его не меняло.

Мне не спалось. Бросив безуспешные попытки заснуть, я встала и принялась собираться. Я не взяла ничего из вещей Крис кроме полюбившегося мне халата с пятнышком, джинсов, рубашки и (по причинам, носящим сентиментальный характер) зеленого шелкового платья – все эти вещи я считала подарком Крис. Кроме них я забрала только то, что покупала сама. В Марселе я куплю все, что мне понадобится, и недорого. Я упаковала и снова вынула эти несколько вещей. Потом снова упаковала. Потом вытащила, встряхнула их и снова уложила, потом переложила в другом порядке, и так без конца, лишь бы не думать, лишь бы заглушить тупую боль от необходимости окончательного и неотвратимого отъезда.

НАЧАЛО

Когда я спустилась завтракать, в кухне никого не было. Я варила кофе, и тут появилась Франсуаза.

— Ты что, только встала? – спросила она.

— Плохо спала, – ответила я, взглянув на часы. Было начало одиннадцатого.

— Я уже в банк съездила, – она выгружала на стол покупки. – А про тебя там спрашивали.

— Про меня? Она кивнула.

— В банке? Когда?

— Вчера или сегодня утром. Не помню.

— Полиция?

Она подняла на меня взгляд, выражавший глуповатое удивление.

— С какой стати полицейским спрашивать о тебе в банке?

Что ж, не полиция, так Мэл, одно из двух.

— И что обо мне спрашивали? Она пожала плечами.