Лгунья

— Конечно, тебе, – сказал дядя Ксавье. – Кому ж еще объявлять старт? – Он выхватил мегафон из рук молодого человека и провозгласил на весь город: – Моя племянница Мари–Кристин. – Раздались одобряющие аплодисменты. Я помахала рукой и улыбнулась, словно всю жизнь только и делала, что давала залп из стартового пистолета. Я подняла его в небо и выстрелила. Велосипедисты сорвались с места, как стайка испуганных скворцов.

К вечеру, после того, как я вручила награды победителям гонки, и уже вовсю шло соревнование по игре в боулинг, и толпа так запрудила площадь, что яблоку негде было упасть, Франсуаза тронула меня за рукав.

— Мы едем на часок домой. Переодеться, – сказала она.

Я и не знала, что она тоже здесь. Весь день мы не виделись.

— Во что переодеться? – не поняла я.

— Для танцев.

— А джинсы не подойдут?

— Нельзя же на танцы идти в джинсах.

Мне не хотелось бросать дядю Ксавье, но напоследок нужно было уделить внимание и Франсуазе.

Ксавье стоял у края площадки, где разыгрывался финал игры в боулинг, – болел, подбадривал и давал советы. Прямо слезы на глаза наворачивались, когда я на него смотрела.

— Я съезжу домой вместе со всеми, – сказала я, – переодеться.

— Зачем тебе переодеваться?

— Чтобы быть красивой.

Он расхохотался.

— Но чтоб одна нога здесь, другая там, – велел он.

Я сидела позади Селесты, которая вела «ситроен». T`ante Матильда располоясилась на переднем сиденье. Я рассчитывала, как только попадем домой, выкроить минутку, чтобы поговорить с ней наедине. Селеста, которой наскучили провинциальные развлечения, раздраженно ворчала.

— Не понимаю, почему бы не продать поместье, – жаловалась она. – Покупателей-то хоть отбавляй. Купили бы небольшую виллу с бассейном неподалеку от Парижа.

— Если хочешь в Париж, Селеста, – сказала tante Матильда, – то тебя ведь никто не держит, поступай как душе угодно.

— А на что мне жить? – взорвалась Селеста. – Какую работу я найду, когда у меня на руках трое детей?

Я прикусила язычок.

— Меня уже от всего тошнит, – ныла она. – Даже не представляете, как мне это надоело. Мари–Кристин – единственная из вас, кто знает, что значит быть заживо похороненной в этой конюшне, когда привык к большим городам, к столичной жизни.

Я сильно сомневалась, что жизнь на Бирчвуд–роуд в Хэнли можно сравнить со столичной, посему промолчала.

— А мне показалось, Мари–Кристин было сегодня весело, – возразила tante Матильда.

— Точно, – сказала я.

— Да, но только потому, что она у нас была звездой, – бормотала Селеста, будто меня здесь не было. – Вечно она в центре внимания. Дядя Ксавье хвастается ею направо и налево. Она-то всегда поступает правильно, так ведь? – она повысила голос. – Не обижайся, Мари–Кристин, но это правда.

— Да я не обижаюсь, что ты. – Меня удивило, как, оказывается, сильно ее это задевало. – Только тебе все это, кажется. Просто мне… мне, наверное, просто нравятся провинциальные городки.

Она фыркнула.

— Козье дерьмо и свинопасы, – с горечью сказала она. – Да ты шутишь! А мне это до смерти надоело. Торчишь тут, дохнешь от безделья, поговорить не с кем, да и не о чем. Как в могиле.

Она хныкала всю дорогу, а когда доехали до дому, потащилась за tante Матильдой в ее комнату и продолжала уже там. Суть ее жалоб сводилась к тому, что жизнь ее утекает сквозь пальцы, так почему же никто ничего по этому поводу не делает? Почему никто не спешит ее спасать? Мы с Франсуазой молча отправились ко мне в комнату. В порыве великодушия я предложила ей взять вещи Крис, которые не брала с собой.

— Можешь оставить их себе, – сказала я так, будто для меня было привычным делом ни с того ни с сего бросать одежду и обновлять весь гардероб. – И вот это примерь, – я достала из ящика обувь Крис. Все оказалось ей точнехонько по ноге. Франсуаза прыгала и щебетала от радости, прижимая к груди юбки и скидывая одну пару туфель, чтобы примерить другую.

Я надела зеленое платье с разрезами по бокам. Ничего другого у меня не осталось. Селеста мрачно ждала нас в холле. У tante Матильды, сказала она, разболелась голова, и она решила не ходить на танцы и остаться дома с детьми. Видно, нытье Селесты ее добило.

— А ты, я вижу, идешь, – сказала я.

— Ну, танцы-то все-таки будут, повеселей велогонки и игры в боулинг, – огрызнулась она. —

И уж куда интереснее, чем здесь торчать.

Когда мы вернулись в город, солнце уже немного поумерило свой пыл. Заиграли музыканты. Три–четыре маленьких девочки прыгали на помосте. Люди сидели в кафе, вокруг фонтана и просто вдоль стен, как будто не могли начать без сигнала. На площадь с помпой въехали несколько велосипедистов и поставили под деревья свои черные, напоминающие по форме осу велосипеды. С их появлением публика немного оживилась. Я отправилась на поиски дяди Ксавье. Он сидел со стаканом на улице: из кафе отеля вынесли стулья. И поймал меня за руку.

— Потанцуешь со мной? – спросил он.

— Конечно. Когда танцы начнутся.

Он налил мне вина, и мы задумались – каждый о своем.

Когда солнце село и наступили сумерки, я вспомнила зимние закаты в Англии, голые черные деревья на фоне оранжевого неба.