Лягушачий король

Виктор Петрович завел гнусавую волынку об отсутствии уважения к старшим. Уважение здесь ни при чем. В Еве совсем нет страха, вот что меня восхищает в моей маленькой строптивой детке. Ярость, с которой Ульяна пыталась заставить ее сделать то, что втемяшилось ей в голову, была такой мощной, что продавила бы кого угодно, не только семилетнюю девочку.

Но как раз семилетняя девочка встала насмерть.

– Ты меня не любишь! Бабушку свою не любишь! – кричала Ульяна. – Бабушка для тебя в лепешку расшибается, а ты ей на паршивой гармошке сыграть не можешь!

– Как же мне тебе сыграть? Я же не умею! – ехидно выкрикнула в ответ Ева.

Цвет лица свекрови стал похож на кусок сырого мяса. Я испугалась, что ее хватит удар, и пыталась увести Еву, но какое там! Дочь гневно вырвала руку и обожгла меня негодующим взглядом. Волосы ее растрепались, в глазах блестели злые слезы, однако отступать она не собиралась. Нечто куда более важное происходило между этими двумя, чем спор об игре на гармошке. Откроет ли город ворота, чтобы осаждающие не подожгли его, или будет держаться насмерть, отстаивая свое право на независимость?

– Как ты смеешь с бабушкой так разговаривать?!

– А ты первая начала!

– А ты сказала, что не будешь мне играть!

– Потому что я не хотела, не хотела! Мне не нравится, когда меня силком заставляют!

– ДА МАЛО ЛИ, ЧТО ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ! – взревела свекровь во всю мощь своего голоса. – Вон твои отец с матерью сидят! Рожи постные! Ты думаешь, им, что ли, нравится? НИКОМУ НЕ НРАВИТСЯ! Все терпят! И ты будешь терпеть, дрянь малолетняя!

На дряни моя дочь заплакала.

Я встала. Вокруг говорили наперебой, Илья подхватил девочку и утешал ее, Варя что-то лопотала, Ульяна выкрикивала нечленораздельное, Кристина за что-то упрекала отца, и только Люся смотрела на меня с молчаливым сочувствием, едва заметно качая головой… Но в ушах у меня застыла звенящая тишина.

Она знала, как мучительны нам эти визиты. Знала с самого начала. Никому не нравится

. Черт возьми, я была уверена, что она обманывается в отношении нас, что деликатность Ильи и моя вежливая сдержанность заставляют ее думать, будто мы и впрямь радуемся еженедельному воссоединению семьи! Это хоть как-то оправдывало бы ту чудовищную настойчивость, с которой она созывала всех нас на свои воскресные сборища.

Но она не обманывалась. Она знала, что мучает меня и сына. Распухший от безнаказанности домашний тиран, пользующийся тем, что ее совестливый ребенок не может, не смеет, не умеет послать ее к дьяволу.

– Моя дочь не дрянь, – отчетливо сказала я. – Вы никогда больше не будете с ней так обращаться.

Илья потом признался, что он испугался. Не за меня, а меня.

Свекровь что-то отвечала, но я не слушала.

– Мы уезжаем. – Это относилось к моему мужу и плачущему ребенку у него на руках.

И мы уехали.

В машине Ева тотчас успокоилась. Маленький Антон – и тот дольше расстраивался из-за случившегося, а ей было достаточно, что мама с папой на ее стороне. Дома она уснула от переживаний прямо на стуле в прихожей, не успев ни помыть руки, ни дойти до кровати, и Илья тихо перенес ее в постель. Я посмотрела на ее упрямо прикушенную даже во сне губу и тихо прикрыла дверь.

Муж сидел на кухне.

– Я больше к ней не поеду, – ровно сказала я. – Ни я, ни дети.

Непроизнесенным осталось: ты можешь ездить сколько пожелаешь.

Но того, что я увидела, мне было достаточно. Мои страхи начали сбываться: свекровь пыталась подчинить себе моих детей, сломать их, причинить им боль. Сегодня она столкнулась с серьезным сопротивлением материала. Но я не буду больше подвергать свою дочь такому испытанию.

– Я тоже, – сказал Илья.

Я вопросительно взглянула на него. «Нельзя бросать родителей, что бы они ни творили», – тысячу раз повторял он мне. Я возражала, что между «бросать» и «приезжать каждую неделю» есть варианты, но оба мы знали: для его матери других вариантов нет.

– Мама перешла все границы, – сказал он.

«И это вы виноваты, – мысленно добавила я. – Вы подлаживались, подстраивались, играли по ее правилам – вы, все четверо, даже пятеро, включая Люсю, – однако у Люси есть хотя бы одно оправдание: она попала в зависимость. А вас, троих выросших детей, извинить нечем.

Что мешало вам хоть раз договориться между собой и дать понять матери, что она зарвалась в своем желании быть муравьиной маткой? Что вы не станете больше потакать ее безумию? Вы могли объединить силы тысячу раз за эти годы! Поводов хватало.

И все же вам ни разу не удалось то, что получилось сегодня у семилетней девочки.

Допустим, твоих сестер удерживают родительские деньги. Ни одна из них не испытала на своей шкуре, каково это – работать с утра до вечера всю неделю; возвращаться домой, не соображая от усталости, где твой подъезд; быть увлеченным своим делом настолько, что забывать поесть. Даже Варвара с ее трехдневной рабочей неделей. Что же говорить о Кристине!

Но с тобой, милый, все иначе».