Лягушачий король

– Но ведь здание уже стоит? – уточнила она.

– Двадцать пять лет, – подтвердила я. – Отличное здание, простоит втрое дольше. Но разрешения нам не дают, потому что цех слишком близко от красной линии.

– Как же его возвели?..

Я развела руками.

– Этого никто не знает. Возможно, городская площадь четверть века назад выглядела иначе. Или в законе были прописаны другие нормы. Самое смешное, что именно вокруг этого здания площадь и организована, причем организована очень разумно!

Отличное место для того центра, который задумал наш инвестор. С широкими съездами, так что машины посетителей не мешали бы общему движению. Прекрасно вписанное в пространство. С прилегающей сзади площадкой, из которой получилась бы просторная парковка.

Сейчас эти красивые прочные стены мертвы. Но я вдохнула бы в них новую жизнь! Я так люблю, когда здания с историей не умирают, а перевоплощаются!

Инвестор сберег каждый кирпичик. Он отказался осовременивать бывший цех, чего потребовали бы девять заказчиков из десяти. Мы с ним одинаковыми глазами смотрели на это величественное здание из красного кирпича, и я внутренне ликовала. Такие клиенты и такие проекты исключительно редки!

И вот пожалуйста: в департаменте градостроительной политики ничего не утвердили.

Красная линия!

Мы показывали наш драгоценный объект на картах, объясняли, что он уже стоит, – чиновники были неумолимы.

«Что же нам делать, снести его? – спросили мы. – И выстроить на его месте новое, со всеми отступами?»

Ни в коем случае! Прекрасное здание, где основания для сноса?

Мы с моим Назаром зависли в пустоте. Снести нельзя, да мы и сами костьми легли бы, лишь бы цех стоял. Зарегистрировать невозможно.

«Придумайте что-нибудь!» – заявила нам очередная чиновница, и мы думали уже третью неделю, тыкаясь во все кабинеты по очереди и уговаривая сердитого инвестора потерпеть.

– И это нам еще исключительно повезло с заказчиком, – закончила я свое повествование.

– Но что же вы будете делать?

Я пожала плечами.

– Поеду на прием к главному архитектору города, как только он вернется. Собиралась сделать это на той неделе, но он смылся в отпуск. Должно помочь.

– Представляю, сколько нервотрепки с этим связано, – сказала Люся и вдруг прыснула, зажав ладонью рот.

– Ты чего?

– Витя часто повторяет, что крепкая семья похожа на хорошо построенный дом.

Я с трудом удержалась от смеха. Мы с ней прекрасно поняли друг друга. Да, это любимое сравнение Виктора Петровича, и нужно представлять, как он это говорит: выпучив глаза, для верности рубя ребром ладони по столу в такт каждому слову. Одаряет нас мудростью предков. Однажды я не удержалась и спросила его, что это значит. Виктор Петрович напряженно зашевелил усами. «Люди – как бревна», – пояснил он. «А тучи – как люди», – мысленно согласилась я, но сделала вопросительное лицо. Мне хотелось проследить за его мыслью. Однако он рассерженно осведомился, что тут может быть непонятного, и сменил тему разговора.

– А бассейн в этом центре планируется? – заинтересовалась Люся.

Я стала объяснять, отчего не планируется бассейна, увлеклась, заговорила о том, как трудно и интересно иметь дело с уже построенным объектом, в который ты должен вписать что-то новое. Исхитриться, извернуться, додуматься – и, наконец, решить задачу.

Но что-то отвлекало меня. Как будто в готовом вязаном полотне, струящемся из-под пальцев, мелькнула ниточка другого цвета: скользнула между спицами и исчезла, а ты удивленно вглядываешься в ряды лицевых и изнаночных…

– Варя заходила сегодня извиниться, – сказала я, чтобы отвлечься.

Надеялась порадовать Люсю этим известием, и так и произошло: старушка расцвела. «Я люблю, когда все мирно», – часто повторяет она.

У меня есть подозрение, что светлая Люсина доброжелательность – что-то вроде средства самозащиты. Способ выживания в семействе Харламовых. Ульяна называет ее приживалкой и нахлебницей. Она продавила бы мужа и выгнала старушку, если бы не дети. Насчет Люси все трое проявляют единодушие – редчайший случай! «Люся должна остаться».

Ну еще бы!

Ульяна жаждет побед и власти. Агрессия – несущий элемент ее конструкции, как сказал бы Назар Григорьевич. Зато рядом с Ульяной все чувствуют себя живыми. Кровь течет, жизненные соки брызжут во все стороны, кишки и прочая требуха вываливаются на всеобщее обозрение. Пожалуй, мне больше по душе тишина сельского кладбища.

Но чтобы быть победителем, нужно каждый день воевать. Нет войны – нет триумфа.

А Люся тиха, светла и необременительна. С ней приятно просто посидеть рядом. Если бы не физическая немощь, усугубляющаяся с каждым годом, я могла бы только мечтать о такой старости. Ясный ум. Прекрасная память.

Осознают ли младшие Харламовы, как часто прибегают к ней за утешением? Вряд ли можно винить старушку за то, что она сообразила, какая стратегия приносит ей симпатию окружающих. Люся единственная, кто никогда не занимает ничью сторону в ссорах. Она любому готова посочувствовать. А главное – она ни от кого ничего не требует.

Ульяна умело выстраивает вокруг себя пространство драмы. День, прожитый без надрыва, – потерянное время.