Либеллофобия

Я ничего не чувствовала. Вата снотворного набила рот, уши и голову. Но луч резал мне веки, насильно забираясь в глаза. Мир проявлялся неохотно, проступал пикселями чего-то восхитительного и жуткого. Моё лицо подняли за подбородок и повернули к безжалостному свету.

– Что ты знаешь о последней части Тритеофрена?

– Ничего, – промямлила я. – Запытай до смерти, чтобы проверить. Ты же будешь не Кайнорт Бритц… иначе.

Он уже был застёгнут на все пуговицы и одел меня в комбез. Сколько времени прошло? Я сидела в кресле. Не связанная, без ошейника. Книги стояли на своих местах. Мой рюкзак лежал на заправленной софе, вещи из рюкзака были уложены аккуратными стопочками. Он обыскал всё.

– Как ты узнал меня?

– В купели на термальных водах ты назвала имя брата.

Значит, он всё-таки услышал. Это сколько же сил потребовалось, чтобы не подать виду! Я вспомнила, что показалось странным в его облике тогда: мурашки на руках. Из-за имени Чиджи.

– Зачем ты меня отпустил в горах?

– Уже видеть тебя не мог. Но знал наверняка: если вдруг пойдёшь к отцу, то ступишь в эквилибринт моим союзником. Я давно понял, что если кто-то и переубедит его, то только ты. Одна, живая и здоровая.

– Папа ничего не сказал. Он и через тысячу лет не отдал бы тебе прибор.

– Жаль. Значит, я ошибся.

Кайнорт сел на софу напротив. Я гадала, откуда он теперь достанет пыточные принадлежности и какие именно. Снотворное, или что это было, ещё действовало, не давая пошевелиться или превратиться. Значит, буду всё чувствовать, но не сопротивляться.

– Теперь насчёт пыток, – угадал Бритц. – Я просто собирался прослушать записи из камеры и проследить за вами, если понадобится. Не успел. Но о том, что ты ничего не знаешь, говорят две вещи: во-первых – эта попытка меня убить. Взвесив всё под конец, ты захотела отдать эзерам Тритеофрен, правда захотела, но после встречи с отцом поняла, что этому не бывать. И что я больше тебе не нужен.

– А во-вторых?

– А во-вторых, если бы Уитмас выдал тебе, где диалифрен, то уже не боялся бы, что я начну пытать вас на глазах друг у друга, если поймаю. И не совершил бы этого.

Кайнорт отступил, и я оказалась один на один с панорамой за стеклом. Там чего-то не хвата…

Эквилибринта.

– Нет!

Я вскочила, прижалась к стеклу, била и царапала его, но было поздно. По краям кратера рассыпались осколки тюрьмы. Большие, маленькие и крохотные, они легли блистающей скатертью до самого звездолёта. Тот звук, когда мы… это было крушение эквилибринта.

– Папа! – я сползла в ноги эзера и ткнулась в пол.

– Он позволил последнему пленнику выйти и только потом качнул здание. – Бритц поднял меня и вернул в кресло. – Мне жаль, Эмбер… ты не веришь, но мне действительно жаль.

Пока я беззвучно рыдала лицом в коленях, Кайнорт впустил кого-то в каюту.

– Осталось четыре дня, их нужно потратить с толком, – сказал он, – Я обыщу четыре самых вероятных места из тех, что не успел. А ты бери гломериду Маррады и лети к Альде вот с этим.

– Есть, – я узнала голос Берграя. – Почему она здесь?

– Пришла попрощаться. Не теряй времени, отвези ть-маршалу синтофрен.

Он отдал Инферу треть прибора, которую добыл в горах. Капитан тяжело посмотрел на меня и вышел. Почему я умолчала о своей трети? Клятва осталась не исполнена. А раз так, пусть Бритц ищет дальше. Пусть помучается. Авось за четыре дня ему встретится ещё одна аракибба…

– Сержант Нахель, минори, вызывали? – Оттарабанили в дверях.

– Отведи Улу к шоссе на Гранай, выдай суточный паёк и проследи, чтобы она шла и не оборачивалась, пока не исчезнет из виду. Только поторопись, нейролептик ограничит её превращения ещё на час.

– Понял.

Нахель тронул меня за плечо и вывел в коридор. Не помню, говорил ли он чего-нибудь по дороге, а может, спрашивал. Моего сознания хватало, чтобы только ноги передвигать. Мы огибали кратер, и я сосредоточилась на осколках, чтобы не заглядывать вниз. Как вдруг перед нами вырос Инфер.

– Пошёл отсюда, Нахель.

– Но у меня приказ рой-маршала. Он отпустил Улу в Гранай.

– Прекрасно. Я сам её провожу. Свободен.

Сержант помялся в нерешительности. Он что-то предчувствовал, ведь я сжала ему куртку сзади, но возражать капитану, конечно, не стал. Что мог предпринять жук-плавунец против осы? Нахель отдал честь, расправил тёмные крылья и улетел. Господи, пусть бы он улетел докладывать! Берграй стоял рядом и смотрел, пока я не решила, что, может быть, он меня и правда отпустит.

– Сперва я даже хотел извиниться, – сказал он. – Эмбер Лау собственной персоной, столько дней терпела рядом с собой такое чудовище. Записи из камеры Уитмаса сохранились частично. Да, признаю: после всего ты – именно ты – имела полное право убить Бритца без пиетета: хоть спящим, хоть в уборной… толкнуть в спину, сжечь при смерти. Но! От тебя пахнет сексом. Вся каюта им пропахла. Раздевайся, покажи, как ты сопротивлялась! Как давала отпор насильнику, который зарезал твою мать!

–Дай мне уйти, Берг. Пожалуйста!

Он рванул мой воротник и сдёрнул рукав, спуская комбез с плеча до пояса.