Личный враг Бонапарта

Вынули, конечно, не всех. К шапочному разбору прибыл сам император и заявил, что намерен тушить пожар. Под его руководством дело пошло быстрее, как будто без Бонапарта никто не знал, что предпринять.

– Где меня нет, всегда бардак! – отрывисто сообщил он. – Выведите наконец раненых из сада.

И тут Шурка вспомнил о Яне. Галерея с треском догорала. Среди спасенных ее не было. Он поискал глазами и с ужасом осознал, что в начале вечера маленькая принцесса отправилась за ширмы, в импровизированную дамскую комнату, где красавицы могли поправить свои туалеты.

Ширмы давно пожрал огонь. Но полковник обратил внимание на подклет, сделанный в виде каменной аркады и поддерживавший столбы галереи. Туда забилось несколько перепуганных душ, сумевших перелезть через парапет, но не знавших, куда бежать дальше.

Бенкендорф обменялся взглядами с разгоряченным поляком. Тот что-то крикнул рыжему. Но полковник уже не слышал. Пригибаясь, он бежал к аркаде.

– Уходите! Уходите! Галерея сейчас рухнет!

– Allez! Allez! – хрипло кричали у него над ухом почему-то с чудовищным немецким акцентом.

– Тикайте! Мадам, мсье! Тикайте!

Этот родной возглас умилил Шурку. Он обернулся через плечо и увидел улана в грязной от гари форме. Тот уже поймал пару несчастных и нес их подальше от галереи.

Рыжий врезался в толпу безумных нимф, как вепрь, и грозным рыком погнал их перед собой прочь от веранды.

Бенкендорф один вбежал под своды. Там было темно и даже нежарко. Сполохи пламени с улицы освещали погребную черноту. Внизу, у основания одной из приземистых колонн, полковник заметил Яну. Она сидела, согнувшись и обхватив голову руками. Ее посеревшие губы что-то шептали.

Шурка с ходу отвесил ей несколько пощечин, чтобы вернуть к реальности, а потом схватил за руку и потащил за собой. Только на улице ему удалось сграбастать графиню в охапку. Галерея уже оседала. Послышались треск и грохот. Но Бенкендорф не оборачивался. За воротами посольства он поставил Яну на ноги. Бедняжка напоминала бабочку с обгоревшими крыльями. Атласные лоскутки ее платья трепал ветер.

– Ты цела?

Пани шатало. Она наглоталась дыма. Лицо было чумазым. С шеи пропали бриллианты. В суматохе графиню ограбили. Чернь перелезала через забор и без зазрения совести обирала погибших.

– Вы живы? – раздался сзади возглас по-французски. – Мы думали, вас завалило.

К Бенкендорфу с самым дружелюбным видом подходил улан. Но, узрев оборванную графиню, вдруг остановился. Побледнел, насколько это было заметно под гарью, и резко обратился к ней тоном, не допускающим возражений. Они быстро заговорили по-польски. Александр Христофорович ничего не мог понять. Зато жесты обоих были весьма красноречивы. Улан, вернее уланский генерал, как стало ясно по остаткам золотого шитья на форме, требовал от дамы немедленно уйти и упрекал за легкомыслие. Принцесса защищалась, всем видом показывая: вы мне не муж и не старший. Он кипел и выходил из себя: нет, старший и в отсутствие мужа отвечаю за вас!

Наконец, потеряв терпение, поляк вцепился графине в локоть и поволок за собой, демонстрируя негодование брата или кузена. Словом, родственника. Сомневаться не приходилось. Бенкендорф даже не попытался воспрепятствовать ему.

– Пойдем, пропустим по стаканчику, – за его спиной переминался с ноги на ногу рыжий. – Пожарные без нас разберутся.

Полковник согласился. Сегодняшнее приключение следовало залить, и немедленно. Он сказал об этом собеседнику. Шутка понравилась.

– Ней, – сообщил тот, протягивая ладонь величиной с заслонку.

Ноги у Шурки подкосились. Храбрейший из храбрых! Рыжегривый лев! Судя по простецкой физиономии, не врет.

– Вы русский? Из новичков? – ворчливо осведомился маршал. – Я уже отвык, что меня не узнают.

Не узнают? Впервые видят!

Они побрели вниз по улице, обмениваясь репликами насчет пожара.

– Вы заметили, как мало людей вообще сообразило, что делать? – возмущался Ней. – В вашей стране пожары, наверное, редкость?

– Почему?

– Закидал снегом – и точка.

Шурка заверил, что пожары у нас ого-го, и от копеечной свечи Москва сгорела.

– У вас все ого-го, – неодобрительно буркнул спутник. – Ваш посол ведет себя, как дурак на ярмарке. Вздумал мне доказывать, что французы не умеют воевать.

– И что? – обреченно осведомился Бенкендорф, хорошо представляя отца-командира в позе нападающего.

– И ничего. Получил в ухо. Послезавтра деремся на саблях.

Полковник спал с лица.

– Он сперва кричал, что не может дуэлировать с сыном бочара. А я ему сказал, что маршал Франции никому не уступит.

Спутники уже дошли до трактира. Было часа четыре утра. На улице начал появляться народ. Зеленщицы с тележками. Овернцы, развозившие воду. Маршала узнавали и, несмотря на странный вид, – вот только что с погрома – почтительно кланялись, давали дорогу. А трактирщик, намеревавшийся закрывать заведение, распахнул обе створки двери и растекся по полу лужей сладкой наливки.

– Помиритесь с послом, – осмелился просить Бенкендорф. – Петр Александрович хороший человек. Ему трудно здесь дипломатом. Он генерал. Привык командовать, а не шаркать ножкой.

Ней всей пятерней поскреб затылок.