Лиловые орхидеи

– Я так и знала! – восклицаю я. – Я всегда думала, почему никогда не пользуюсь банкоматами. Оказывается, у меня просто есть свой собственный.

Я хихикаю.

Широкая улыбка доходит до уголков его глаз, и тут до меня доходит, что он имел в виду, говоря, что любит этот звук. И тут я, разумеется, краснею.

– Давай поедим.

Он снимает с тарелок серебряные крышки.

Я сажусь за столик, удачно расположенный в углу у окна, из которого открывается вид на реку, протекающую через наш городок. Я смотрю на еду, которую он поставил передо мной.

– Ты заказал мне шоколадный молочный коктейль? Ты запомнил?

– Я помню все, Бэй.

Он произнес мое прозвище, что напомнило мне про название его фирмы.

– Так значит, «Спасатели Бэй Продакшнз»?

– Угу. – Гэвин кивает и откусывает от своего чизбургера.

– И почему ты назвал компанию именно так? Разве ты меня не ненавидел?

– Да. Нет. Не знаю, – говорит он. – Но ведь именно ты заставила меня последовать за своей мечтой. Я поменял специальность благодаря тебе. Я поменял всю свою жизнь благодаря тебе. Разве я мог не воздать тебе должное хотя бы таким образом?

– Знаешь, а я стала писательницей благодаря тебе, – говорю я и получаю в ответ его недоверчивый взгляд.

Я киваю:

– Это правда. Ты, наверное, не помнишь, но однажды ты спросил меня, что я делаю в детской больнице, и я сказала, что сначала читала детям книжки, а потом стала придумывать для них истории.

– А я сказал, что тебе нужно писать книги, – говорит он.

– Да!

Я поражена, что Гэвин помнит этот разговор.

– А ты сказала, что у тебя не получится, и я сказал, что ты не узнаешь, пока не попробуешь.

Гэвин ухмыляется, и я совершенно точно знаю, что он скажет дальше. Я уже покраснела в предвкушении.

– Потом я сказал, что ты не знала, что потрясающе делаешь минет, пока не попробовала.

Он подмигивает мне:

– Я же сказал, что все помню.

Я сижу и размышляю о том, что хоть судьба и разлучила нас восемь лет назад, я сражена наповал всеми совпадениями, которыми она закидывает нас теперь.

– Кстати, могу задать тебе точно такой же вопрос про имя, – говорит он. – Не то чтобы я жаловался – на самом деле мне очень приятно! – но почему ты назвала сына Мэддоксом, если ты меня ненавидела?

– А‐а‐а, туше!

Я отрываю от картошки фри половинку и закидываю ее в рот.

– Думаю, я хотела, чтобы Мэддокс чувствовал себя частью тебя, потому что мне было жаль, что ты его не хотел.

– Черт! – Он с силой бьет кулаком по столу. – Чертова стерва!

Гэвин виновато смотрит на меня.

– Прости, – говорит он и делает глоток газировки.

– Не извиняйся, она и правда стерва, – говорю я. – Она чертова лживая сраная стерва и шлюха!

От смеха Гэвин выплевывает напиток.

– О боже, тебе, наверное, нелегко было это произнести?

– Не-а, я натренировалась за столько лет.

Он пододвигает ко мне тарелку с картошкой фри.

– Спасибо, у меня тут достаточно, – говорю я.

Он смотрит на меня, вопросительно подняв брови.

– А‐а‐а… двадцать вопросов? – со смехом спрашиваю я.

– Не двадцать, – отвечает он. – У меня их примерно миллион. Я хочу знать все. Про тебя. Про Мэддокса. Про восемь лет, которые я пропустил.

– Хорошо.

Я двигаю тарелку с картошкой обратно.

– Но у меня есть кое-что получше.

Я встаю из-за стола, достаю из сумочки тяжелый фотоальбом и кладу его на стол рядом с его тарелкой.

– У меня есть фотографии каждого дня рождения, каждого праздника, каждого важного события. Почти все, что тебе нужно знать про Мэддокса, есть в этом альбоме.

У Гэвина округляются глаза, и он смотрит на альбом так, словно ему страшно. Может, он и правда боится. В каком-то смысле Гэвин сейчас впервые встретится со своим сыном. Он вытирает рот и кладет салфетку на тарелку с недоеденной едой. Потом встает и подходит к бару. Наливает себе на несколько пальцев виски, потом открывает шкафчик и достает бутылку мерло.

– Как ты узнал?! – спрашиваю я.

– Я прочитал информацию об авторе на обложке твоей книги. Там написано, что ты любишь мерло.

Я улыбаюсь, а он наливает мне бокал вина. Я несу альбом на диван, он садится рядом со мной, и я открываю первую страницу. Гэвин смотрит на фотографию, на которой я держу новорожденного Мэддокса в роддоме. Он проводит пальцем по его крохотному личику. Затем проводит пальцем по моему лицу, и внутри у меня все трепещет. Он дотронулся лишь до моей фотографии, а мне кажется, что он прикоснулся к моему телу.

– Какой крошечный, – говорит он.

– Два килограмма девятьсот граммов.

Я указываю на сообщение о его рождении на следующей странице.

– Седьмое ноября, – читает он вслух.

Потом смотрит на меня:

– Сразу предупреждаю, что я избалую этого ребенка до чертиков. И даже не стану дожидаться его дня рождения.

Я смеюсь.

Он медленно переворачивает страницу за страницей, а я рассказываю ему про жизнь Мэддокса. Я запечатлела все: первую улыбку, первый зуб, первый шаг, первую стрижку – и все, что происходило между ними.

– Ух ты, это Скайлар? Прямо твоя копия, – говорит он, показывая на фотографию Пайпер.

Я качаю головой: