Лиловые орхидеи

Мы оба стараемся прижаться друг к другу еще плотнее, хватаем руки, плечи и бедра, чтобы стать еще ближе. Чтобы ничто нас не разделяло. Даже воздух.

Мы буравим друг друга глазами. Его взгляд распахивает меня настежь. Он может видеть все, что находится у меня внутри, – всю боль, все страдания, все невыносимые муки. Он может увидеть и почувствовать все. И когда я смотрю на него, я уверена, что вижу то же самое.

Его толчки становятся все сильнее и требовательнее. Его глаза ненадолго закрываются, и он застывает.

– Бэйлор, пожалуйста… кончай со мной.

Между нашими мокрыми от пота телами он кладет руку на ту самую точку, которая унесет меня за ним.

Его слова, его толчки, его пальцы, его боль – все соединяется воедино, а у меня напрягаются ноги и живот. Я хватаюсь пальцами за простыню и вздымаюсь под ним, крепко держа его своей пульсацией, помогая ему выпустить все до последней капли, пока он содрогается у меня внутри. Мы выкрикиваем имена друг друга и стонем от удовольствия.

Он падает на меня сверху. Я провожу пальцами по его позвоночнику, вызывая у него трепет.

– Бэйлор, – произносит Гэвин, его голос превратился в еле слышный шепот, когда он, тяжело дыша, наклоняется к моей шее. – Боже, Бэйлор! – Его хриплый голос срывается, а у меня текут слезы, когда он обнимает меня жестом чуть ли не более сокровенным, чем то, что мы только что делали.

Наши тела слились воедино, напоминая нам о том, что они принадлежат друг другу, несмотря на то что прошло столько лет. Наши груди синхронно поднимаются, когда мы дышим друг в друга и оплакиваем то, чего были лишены.

Мы медленно восстанавливаемся, и наши блестящие глаза сменяются торжествующими улыбками.

Гэвин поднимает голову:

– Это…

– Стоило того, чтобы ждать восемь лет? – пытаюсь я закончить его мысль.

Он смеется.

– Нет. Ничто не стоит того, чтобы ждать тебя восемь лет, – говорит он. – Даже секс, переворачивающий жизнь.

Он целует меня в кончик носа и скатывается с меня, вздрагивая, когда выходит из меня.

– Презерватив ведь не порвался? – хихикаю я, вспоминая ночь, когда потеряла девственность.

– Нет, – смеется он. – Тогда он тоже не порвался. Просто у меня, наверное, офигенные пловцы.

– Наверное, – говорю я. – Но я больше так не рисковала. Я принимаю противозачаточные с тех пор, как родился Мэддокс.

Он напрягается.

– Противозачаточные, говоришь? Значит, ты часто этим занимаешься?

Я стараюсь не хихикать. Он ревнует из-за того, что я принимаю противозачаточные. Ох уж эти мужчины.

– Ну я бы не сказала, что часто, но да, бывает, – отвечаю я.

По его лицу пробегает тень боли и сожаления.

– И о скольких идет речь? По шкале от одного до… распутства?

На этот раз я не могу сдержать смеха, а он закатывает глаза.

Он не смеется. Его взгляд смертельно серьезен.

– Сколько мужчин у тебя было, Бэйлор?

Меня почти умиляет, что он вернулся в мою жизнь всего два часа назад, а уже ревнует.

– Немного, Гэвин, – говорю я. – Не горячись, ковбой.

Он вздыхает:

– Но сейчас у тебя никого нет?

– Нет, сейчас никого нет, – заверяю я его.

Он расслабляется и опускается на подушку рядом со мной. Затем снимает презерватив, завязывает его и бросает на пол рядом с кроватью.

– А у тебя? – спрашиваю я. – Ну, по шкале от одного до альфа-самца?

Он закрывает глаза и хмурится:

– Тебе не понравится мой ответ, милая.

– Ну, значит, презерватив был хорошей идеей, – шучу я.

– Я проверялся. Я здоров, – говорит он. – Но после того, как я решил, что ты меня бросила, и до того, как женился, я… э‐э‐э…

Он виновато смотрит на меня и объясняет:

– Я был сломлен, Бэйлор. Я не мог принимать наркотики, иначе бы меня выгнали из команды. Единственным способом с этим справиться для меня оставался секс. И много алкоголя.

Думаю, я не могу его в этом винить.

– А после того, как женился, ты оставался ей… верным? – вяло спрашиваю я.

Он мягко кивает:

– Да, но не потому, почему ты думаешь.

– Да? И почему я думаю? – спрашиваю я.

– Ты думаешь, что я любил Карен.

– А разве нет?

– Нет. – Гэвин морщится. – Я знаю, что кажусь тебе мешком мусора.

Он берет прядь моих волос и играет с ней.

– Но после того как ты исчезла, м‐м‐м… ты, скажем так, забрала с собой мое сердце.

Я думаю об обувной коробке на моей кровати и на секунду задумываюсь, не заперто ли в ней и его сердце тоже.

– Тогда зачем ты женился? И почему именно на ней? – спрашиваю я.

– Мы с Карен были друзьями. Нам было хорошо вместе. С ней было безопасно. Я знал, что она никогда не причинит мне такой же боли, как ты, потому что я никогда бы не полюбил ее так, как тебя.

На его лице мелькает злость, и он качает головой:

– Ирония заключается в том, что больше всего боли причинила мне именно она. Причинила нам. Я женился на ней, потому что хотел спрятаться. Так я сделал себя недоступным для других отношений. Наши семьи были всецело за – ну, кроме моей мамы. Поэтому, когда после окончания университета Карен предложила пожениться, я согласился.

– Ты согласился? Она сделала тебе предложение?! – Я не могу в это поверить.

– Да. А что, это что-нибудь меняет?

– Возможно, немного меняет, – отвечаю я. – Но вы с Карен, вы все равно… э‐э‐э…