Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

Открытые и тайные политические репрессии, особенно масштабные в Советском Союзе в 1929–1933 и 1936–1938 годах и привлекшие к себе внимание мировой общественности, очень напоминали новые выбросы Гражданской войны, ее рецидивы. В ракурсе избранной автором темы следует сказать, что они знаменовали – помимо всего прочего – тот многозначительный факт, что отныне в СССР былое активное участие в борьбе на стороне победивших красных перестало быть гарантией жизни и безопасности. Но и эти выбросы были не всем айсбергом государственной политики, а только его самой видимой частью.

Помимо волны арестов и обвинительных приговоров правящие круги шаг за шагом ужесточали цензурные порядки[284]. Закономерно бесследное исчезновение после 1931 года из советских открытых публикаций, в первую очередь рассчитанных на массового читателя, любых упоминаний о каких-либо политических амнистиях, тем более – об актах прощения белых или зеленых.

С этого же времени прекращается развернувшееся было в 1920‑х годах издание мемуаров белых деятелей, а все ранее вышедшие в свет их работы изымаются сначала из продажи, а затем из общедоступных библиотек. В центральных библиотеках расширяются созданные в начале 1920‑х годов «спецхраны», которых не знало библиотечное дело Российской империи. Так на много десятилетий был сделан секретным бесценный исторический первоисточник – изданный на закате НЭПа, в 1927 году, пятитомный сборник «Гражданская война в воспоминаниях и описаниях белогвардейцев».

С 1931 года газеты и радио Советского Союза перестали давать читателям и слушателям всякую информацию о жизни белой эмиграции за рубежом. О русских общинах, русских школах, газетах, клубах и русских кладбищах в Париже и Ницце, Белграде и Софии, Бизерте и Харбине, о литературной и научной деятельности эмигрантского зарубежья советскому читателю знать не полагалось.

Быстро воссоздавался смонтированный во время Гражданской войны образ врага – деятеля Белого движения. Пропаганда внушала неприязнь и презрение к белым и зеленым, в том числе эмигрантам[285]со школьной скамьи. Только что родившееся советское искусство специализировалось на плакатно поляризованном разоблачении коварных и бессердечных белогвардейцев с набриолиненным пробором на голове, прищуренным взглядом и циничной усмешкой на устах и безудержном восхвалении однообразно бескорыстных и бесхитростных красных с широко раскрытыми глазами. Образцами надолго были сделаны «Железный поток» Серафимовича, «Неделя» Либединского, «Виринея» Сейфуллиной, «Цемент» Гладкова, «Трагедийная ночь» Безыменского. Затем на щит были подняты «Любовь Яровая» Тренева и «Оптимистическая трагедия» Вишневского. Почти все указанные произведения были в срочном порядке включены в школьные программы, в которых тогда не находилось места Толстому, Достоевскому и Шекспиру и уже тем более – Есенину, Булгакову, Волошину или Ахматовой.

Сочетание клеветы на побежденных с преклонением перед победителями или их предтечами содержали и классические большевистские кинофильмы, вереница которых была начата «Броненосцем «Потемкин» в 1925 году и «Октябрем» в 1927‑м. За ним последовали «Гибель «Орла» (1933), «Чапаев» (1934), «Мы из Кронштадта» (1936), «Последняя ночь» и «Незабываемый 1919‑й» (1937), многочисленные пьесы вроде «Обоза третьего разряда» (1935), «Двадцати лет спустя» (1936) и «Пути к победе» (1938).

Предлагавшие несколько более уравновешенный и многосторонний взгляд на катастрофу Гражданской войны «Тихий Дон», «Бронепоезд 14‑69» и «Хождение по мукам», на страницах которых далеко не все противники красных выглядели чудовищами, печатались тогда гораздо меньшими тиражами, мало рекламировались критикой и не подлежали изучению в школах[286]. А их экранизации не последовало до конца 1950‑х годов («Бронепоезда» – до конца 1970‑х годов).

Ныне широко известна драматическая судьба тонких психологических драм «Дни Турбиных» и «Бег» и искрометной комедии «Зойкина квартира», в которых органы власти и критика усмотрели «антисоветчину» и «попытки перехода классового врага в наступление». Первую из них, хотя она и нравилась Сталину, разрешили к постановке только во МХАТе и затем неоднократно исключали из репертуара, «Зойкину квартиру» позволили играть только на подмостках театра Вахтангова, а «Бег», несмотря на благоприятный отзыв Максима Горького, после генеральной репетиции запретили к исполнению. В печати раздавались призывы репрессировать их автора, Булгакова, как белогвардейца[287]. Между тем подобных призывов не было непосредственно после завершения боев и походов Гражданской войны!

Композиторов-эмигрантов Гречанинова и Рахманинова власть наказала включением их музыки в списки произведений, «не рекомендованных к исполнению». В стихах Волошина критики обнаружили «поэтическую контрреволюцию», а издательства перестали их печатать.