Никак не могло вести к общенациональному примирению похищение и физическое уничтожение советской разведкой лидеров эмигрантских офицерских союзов А.П. Кутепова (1930 год) и Е.B. Миллера (1937 год). Такими деяниями, возмущавшими одних эмигрантов и терроризировавшими других, не занимался даже каудильо Франко, которого многие аналитики и публицисты считают мстительным.
Усиливали отторжение эмиграции от Советского Союза и такие явления, как «антирелигиозная пятилетка», сопровождавшаяся уничтожением множества соборов и церквей и разнузданной безбожной пропагандой, и массовые переименования улиц советских городов, в том числе в честь иностранцев, никак не связанных с Россией – Бебеля, Жореса, Кампанеллы, Лассаля, Марата, Маркса, Робеспьера, Сакко и Ванцетти, Сен-Катаямы, Тельмана, Энгельса (перечень неполон). У многих эмигрантов создавалось впечатление, что Россия гибнет и что ее наследниками и спасителями могут быть только они, находящиеся на чужбине. Следовательно, мириться не с кем.
Советская политика «отмщения» и «великого перелома» стала главной причиной отказа большей части послереволюционной эмиграции от попыток легального возвращения на родину. Откат к противоборству с побежденными обернулся одним из фундаментальных промахов большевистского руководства. Он с неизбежностью расширил ряды и усилил непримиримость того сегмента белой эмиграции, который ориентировался не на примирение-компромисс, а на военно-интервенционный реванш и полное восстановление строя и жизненного уклада Российской империи. В итоге значительная часть военных кадров Белого движения и литераторов эмиграции закрепилась не только на антикоммунистических, но и на антинациональных позициях. Генералы-эмигранты Бермонт-Авалов, Бискупский, фон Лампе, Шатилов, Шкуро, атаманы Краснов и Семенов стали поклонниками и приспешниками Третьего рейха и Гитлера, а Семенов, кроме того, сотрудничал еще и с Японией. Крупный литератор и религиозный философ Дмитрий Мережковский и социалист-революционер Борис Савинков стали поклонниками итальянского фашизма и знакомцами Муссолини.
Жена Мережковского – поэтесса Зинаида Гиппиус – воспевала в парижской эмиграции 1930‑х годов грядущую расправу с красными – их гибель на виселице («веревку изготовив, повесим их в молчании»). А не менее талантливый поэт русского зарубежья Георгий Иванов в частном разговоре однажды заявил, что готов вернуться на родину даже в обозе германских армий.
Испанская Гражданская война, в которой советские граждане (до 5000 человек) и белоэмигранты (менее 1000 человек[288]
) сражались во враждебных лагерях, дала советским правящим кругам дополнительные возможности для нагнетания неприязни к бывшим белым. Советская публика информировалась о службе некоторых офицеров-эмигрантов в армии Франко. Об этом писал, в частности, начинавший карьеру в комсомольской и партийной печати Константин Симонов (пьеса «Парень из нашего города» и одноименная кинокартина, 1939–1941)[289].Зато вклад других участников Белого движения (около 80 человек) в вооруженную борьбу испанского Народного фронта советские средства массовой информации игнорировали. Белое движение и эмигрантов «по умолчанию» нужно было считать противниками всего положительного, светлого, в том числе прогресса, демократии и народных масс. Следовательно, бывшим белым «не полагалось» воевать на стороне демократической Испанской Республики.
Заметим, что в Испанской Республике отдельные красные (сотрудники ГПУ/НКВД Г. Сыроежкин, И. Старинов, Х. Мамсуров) и некоторые эмигранты, родственники которых погибли в застенках ГПУ (сын «спортсмена революции», капитан республиканской Народной армии Лев Савинков), впервые оказались в непривычной роли союзников в борьбе против общего врага – испанских националистов.
Дорогу к элементарному пониманию между бывшими красными и бывшими белыми расширила полная драматических парадоксов Вторая мировая война.
Если в Испании такое понимание было создано уклонением правительства Франко от официального вступления в войну, то в России и в русском зарубежье оно сложилось в связи с борьбой СССР против нацистской агрессии. После 22 июня 1941 года большинство рассеянных по разным континентам русских эмигрантов отказывалось от сотрудничества с Германией и Японией, даже когда оно сулило прямые выгоды, и выражало в той или другой форме симпатию к Отечеству[290]
.