Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

1. Декретом 1 декабря 1917 года большевики наделили комиссию статусом «независимого» ведомства. Она не подчинялась родственным наркоматам юстиции и внутренних дел[67] и обладала одновременно огромным набором полномочий – розыскных, следственных, судебных и карательных.

2. Комиссия отчитывалась перед Совнаркомом о каждом деле, однако только после закрытия дела, то есть после приведения приговора в исполнение. Правительство красной России тем самым по умолчанию соглашалось с тем, что комиссия раз за разом ставила его перед фактом.

3. Арестованный с момента задержания до исполнения приговора всецело находился во власти ВЧК.

4. Сроков бессудного содержания под стражей определено не было.

Подобным набором полномочий не обладала контрразведка ни одного из белых правительств (см. выше). Объемная концентрация власти, включая власть над жизнью и смертью индивидуума, уже содержала в себе, даже независимо от чьих-то взглядов и вкусов, ключевые предпосылки массового произвола.

Бессменный глава комиссии Феликс Дзержинский в 1920 году, вынужденно отвечая на раздававшиеся даже на красной территории публичные обвинения руководимого им ведомства в произволе и бесчеловечности, был вынужден признать в открытой печати «ошибки», возможность которых сотрудники ВЧК, по его деликатному выражению, «могли сознательно допускать». Яснее выразиться о образе действий собственных подчиненных, не называя их открытым текстом уголовными преступниками, было трудно.

Дзержинский и ему подобные умели притворяться недалекими и доверчивыми личностями. Беседуя в 1921 году с писателем Вересаевым о зверствах красных в Крыму, Феликс Эдмундович признал всего-навсего, что была сделана «очень крупная ошибка… Мы послали туда товарищей с совершенно исключительными полномочиями (чистая правда. – С.Д.) Но мы никак не могли думать, что они так используют эти полномочия» (курсив мой. – С.Д.

).

Трудно поверить, что так изъяснялся не 16–18‑летний рядовой чекист, а взрослый (43‑летний) человек, прошедший ранее через аресты и тюремное заключение. Дзержинский не мог не осознавать, что когда речь идет о лишении человеческих личностей свободы, собственности и жизни, «сознательные ошибки» на всех языках мира называются преступлениями[68]. Если этого все же не понимал получивший богословское образование «железный Феликс», то должен был понимать обладавший дипломом юриста единственный человек, который был вправе приказывать Дзержинскому, – председатель Совнаркома Ульянов-Ленин.

Черты комиссии унаследовала в дальнейшем Служба безопасности Испанской Республики (см. ниже).

Кроме ВЧК, карательными полномочиями на красной территории на основании чрезвычайно растяжимой «революционной законности» обладало множество других инстанций – Советы всех уровней; комиссары (причем не только фронтовые, но и тыловые); уполномоченные центра; комитеты бедноты; продовольственные и заградительные отряды. Подобного явления не наблюдалось на небольшевистских территориях, а также в Штатах и в Испании.

По хвастливому, угрожающему и верному выражению одного из большевистских деятелей среднего звена – Мартина Лациса, создавшего ведомственный журнал ВЧК «Красный террор» и редактировавшего его, советская власть «как власть народная для воздействия на несочувствующих располагает такой роскошью в средствах, которой не могут позволить себе белые». Большевистские инстанции, включая Ленина, сочли нужным «одернуть» Лациса. Журнал «Красный террор» перестали издавать. Однако других мер против прямодушно-бесхитростного Лациса (арест, увольнение из комиссии, служебный/партийный выговор, исключение из партии) не последовало. Его даже не понизили в должности. Правда, в 1930‑х годах он пал «жертвой необоснованных репрессий».

Стремление и готовность левоэкстремистских лидеров выиграть вооруженное противоборство какой угодно ценой в краткосрочном плане всецело оправдало себя – после нескольких поворотов военного счастья красные стали к 1922 году победителями. Долгосрочной ценой дорого доставшейся им победы стал длительный паралич политической демократии и правопорядка. Действие обычно бывает долговременнее причины, его породившей. Поэтому последствия такой победы продолжают сказываться до сих пор.

Испанское правительство Народного фронта, подобно правительству Линкольна, считалось законным. Оно было сформировано за пять месяцев до военного восстания после состоявшихся в соответствии с конституцией парламентских выборов. Оно было международно признанным правительством. Когда армия восстала против Народного фронта, у последнего было солидное численное превосходство над восставшими (в среднем шесть бойцов против одного мятежника)[69]. Но на этом сходство испанской ситуации 1936 года с ситуацией в США 1861 года заканчивается.