Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

Огонь был прекращен. Дорога же к национальному примирению и демократическому обновлению страны оказалась во всех трех государствах не столь прямолинейной и гладко вымощенной.

Обычно зародыши будущего национального примирения стихийно вызревают по диалектическим законам единства и борьбы противоположностей уже во время гражданской войны. Дальнейший успех в примирении победителей и побежденных в очень большой степени зависит от времени появления предварительного вызревания, от силы и темпов указанного стихийного процесса. Конечный же успех приходит легче и раньше, если (и когда) данный стихийный процесс подкрепляется целенаправленной государственной политикой.

Уже накануне южной сецессии, расколовшей Штаты (их тогда стали называть «разъединенными штатами»), в США предпринимались настойчивые попытки компромисса, могшего закрыть путь к братоубийственному конфликту.

На Севере осторожный и дальновидный Линкольн запрещал федералистам любые военные действия вплоть до самого открытия огня конфедератами. Отдавая южанам инициативу развязывания войны, он увещевал их примирительными воззваниями: «Если вы не захотите войны, то ее и не будет». На мятежном Юге протесты против отделения звучали на конвентах в десяти штатах. Мрачным исключением явилась непримиримо настроенная Южная Каролина.

Волей конвентов четыре рабовладельческих штата на стыке Юга и Севера – Делавер, Кентукки, Миссури и Теннесси – отказались отделяться: большинство делегатов проголосовало на конвентах за верность Федерации. Еще один пограничный южный рабовладельческий штат – Мериленд провозгласил себя нейтральным. Их действия были выгодны законному правительству.

Отделившаяся же Конфедерация в знак доброго отношения к Северу немедленно провозгласила свободу плавания по важнейшей водной артерии страны – Миссисипи, разделяющей американский Юг надвое.

Как говорилось ранее, северяне и южане в первые месяцы войны предпочитали не лишать политических оппонентов жизни или свободы, а изгонять их. С высоты настоящего времени все эти факторы могут рассматриваться в качестве исходных импульсов примирения.

Рядовые граждане Федерации и Конфедерации даже на фронте умели сохранять минимум человеческих отношений. В районах окопной войны солдаты обеих сторон здоровались по утрам, обменивались табаком и газетами, просили друг друга переслать письма домой. Когда во второй половине войны прославленный генерал-федералист Грант прибыл инспектировать один из таких спокойных участков фронта, с южной стороны его приветствовали командой: «Стоять смирно в присутствии генерала Гранта!» Генерал улыбнулся и помахал рукой противникам дела, которому он служил.

Иногда воины двух армий по-дружески предупреждали один другого о предстоящем открытии артиллерийского огня. Некоторые даже под обстрелом пытались оказывать помощь раненым неприятелям. В отдаленных прифронтовых районах долго продолжалась официально запрещенная двусторонняя торговля (впрочем, о настоящих ее запретах на Севере приходилось говорить только начиная с третьего года войны).

На протяжении всей войны федеральное правительство не упустило ни одной возможности предварительных мирных переговоров с мятежными конфедератами[203]. Многозначительным фактом стала опубликованная в 1863 году прокламация Линкольна о готовности признать полномочия органов власти тех мятежных штатов, 10 процентов избирателей в которых принесут присягу на верность федеральной конституции. Руководитель северян не требовал поголовной лояльности побежденных. Ему и его сторонникам было довольно верности меньшинства. Президент, иначе говоря, заранее начертал каркас законного и демократического способа выхода страны из конфликта.

Немедленно после капитуляции главной армии Юга президент призвал федералистов, в первую очередь военных, уважать «законные права и полномочия» легислатуры Виргинии, только что завоеванной северянами. Законник Линкольн настаивал на этом в условиях продолжавшегося сопротивления остатков конфедеративных армий на территории еще трех мятежных штатов – Алабамы, Луизианы и Северной Каролины. Да и в Виргинии часть партизан-конфедератов не была готова сразу сложить оружие. Но президент исходил из необходимости избежать двух зол: вакуума власти и всевластия победоносной оккупационной армии.

Не подлежащий сомнению умеренный и примирительный характер подхода здравомыслящего Линкольна к побежденным мятежникам во второй половине войны и в первые дни мира принес ему прозвище «единственного защитника Юга», которое одни американцы произносили саркастически, а другие – уважительно.

Впрочем, примирительные тенденции не были плодом свободного творчества одного человека (пусть и очень разумного и облеченного обширными полномочиями). Они произрастали из массового сознания большинства американцев, в котором сильны ориентиры прагматизма (по-русски – деловитости) и оптимизма. Однако данные тенденции противоречили:

– нетерпимости аболиционистов и их сторонников;

– корыстным интересам северных банкиров, намеревавшихся эксплуатировать оккупированный Юг.