Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

Но инициатива Прието была услышана и подхвачена по обе стороны разрезавшего Испанию фронта. В апреле вызвала сильный отзвук речь генерала Ягуэ на банкете в Бургосе. Военные фалангисты и чиновники съехались во временную столицу отметить крупную победу, одержанную в Арагоне. Но решительный и прежде безжалостный военачальник заговорил не о радости и гордости и не о скором падении Мадрида, а совсем о другом. И начал он с уважения к противнику, которого его войска только что победили. Генерал заявил: «Ошибочно считать красных трусами (любимая тема выступлений другого вольнодумного милитариста – Кейпо де Льяно. – С.Д.). Нет, они стойко бьются, отстаивают каждую пядь земли и доблестно умирают. Они тоже рождены на священной земле, которая закаляет сердца. Они – испанцы, следовательно, они смелы…» (отметим непривычный нам ход мыслей.

– С.Д.). Он заговорил и о широких, часто неоправданных политических репрессиях в «новом государстве», осуждая аресты соотечественников только за то, что одни из них ранее состояли в профсоюзах, а другие имели несчастье помещать платные объявления в социалистических газетах. «Их надлежит освободить и вернуть семьям. В их семьях не только пустота и горе, в них закралось сомнение.

Если я вступаюсь за обвиняемых в марксизме, за моих вчерашних врагов, тем паче я должен вступиться за основоположников нашего движения (фалангистов. – С.Д.

), находящихся в тюрьмах. Их тоже следует как можно скорее освободить. Наступит день, когда все испанцы – националисты и красные объединятся против внешних врагов и освободят родину от иностранцев… Речь генерал закончил фалангистским кличем «Воспрянь, Испания!».

Речь покорителя Эстремадуры, Кастилии и Арагона нашла отклик в сердцах большинства собравшихся. Фалангисты постановили распространить ее текст, что было немедленно запрещено правительством; генерала отвезли в Саламанку и посадили под арест. Ему грозил суд военного трибунала. Однако в дело вмешались фалангисты-оппозиционеры, далеко не все из которых были устрашены судьбой Эдильи. Вопреки запретам они напечатали текст речи в реквизированных ими типографиях вотчины Фаланги – Вальядолиде. Имя Ягуэ быстро стало известным далеко за пределами Испании. Через несколько дней выдержки из речи были переведены и перепечатаны даже безмерно далекими от милитаризма и фалангизма московскими «Известиями».

Обращение командующего Иностранным легионом в свою очередь вызвало отклик и у его противников в войне. Правительство Народного фронта объявило себя «правительством национального единства и стало довольно быстро отступать от непримиримой и только что подтвержденной установки о «войне до победы». Оно дважды – 1 мая 1938 года («13 мирных пунктов») и 2 февраля 1939 года («три Фигерасских мирных пункта») по радиоканалам и через газеты предлагало националистам привести родину к «достойному и почетному миру», «миру без преступлений», то есть с обоюдным отказом от репрессий. Два названных документа содержали новое и ценное положение об «амнистии всех испанцев, готовых участвовать в освобождении и восстановлении страны». Коммунисты и левые социалисты с этого времени стали все чаще называть себя не марксистами, а патриотами.

Однако приходится подчеркнуть формализм и неискренность миролюбивого по форме ответа правительства Республики. Номинально демонстрируя готовность к примирению, оно предъявило националистам целый ряд развернутых предварительных условий. «13 мирных пунктов» 1938 года имели, в сущности, пропагандистский, а не деловой характер. В них не содержалось предложений о времени и месте возможных мирных переговоров. «13 пунктов» были выдвинуты не после побед Республики при Гвадалахаре и Пособланко (тогда инициатива выглядела бы уместнее), а после очередного ее поражения. Они являли собой упрощенный пересказ презираемой националистами демократической светской конституции 1931 года и, естественно, были Бургосом отвергнуты. А к «трем Фигерасским пунктам» республиканское руководство пришло с роковым опозданием.

Личность Хуана Негрина, пробывшего у власти менее двух лет, до сих пор порождает споры. История и особенно историки не были справедливы к Негрину. Часто в нем усматривают неспособного лидера, прожигателя жизни, коварного, но слабовольного властителя, «сталиниста в обличье социалиста» (Энтони Бивор), хотя из объемистых монографий и биографий видно, что правительство Негрина если и повиновалось воле Кремля, то медленно и в неполном объеме, а иногда открыто саботировало ее. Должное Негрину воздал, пожалуй, только Хью Томас.