Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина

При таком совпадении основных параметров стратегий Китая и Византии нам нет необходимости описывать их повторно на византийском материале. Но зато есть большой смысл в том, чтобы рассказать о некоторых особых сторонах большой стратегии Византийской империи, ее отличиях от римской, которые оказали значительное влияние на большую стратегию Путина. Во-первых, надо отметить, что своим происхождением отличная от римской византийская стратегия была обязана геостратегическому положению империи: Византия почти всегда воевала на нескольких фронтах. Более того, Восточная римская империя была гораздо уязвимее, чем Западная. На протяжении восьми веков Византия постоянно подвергалась нашествиям из евразийских степей, с Иранского плато — родины империй, со Средиземноморского побережья и из Месопотамии, попавшей под владычество ислама, и, наконец, из стран Запада, который вероломно напал на своих единоверцев, захватил и разграбил Константинополь в 1204 году. Для сдерживания завоевателей военной силы было недостаточно, так как на место одного врага приходил новый, а византийское войско в каждой битве несло потери, которые было все труднее компенсировать. Если мы вспомним аналогию Клаузевица, который уподобил войну поединку борцов, то в случае с Византией эта аналогия выглядит так: византийский борец в результате долгого и трудного поединка одерживает верх над противником и тот покидает ринг, но на его место тут же выходит следующий борец со свежими силами и новой тактикой; византийский борец справляется и с этим противником, но на его место выходит третий, опять же со свежими силами и, возможно, еще более сильный и опасный и т. д. Понятно, что поражение византийского борца в таких условиях — вопрос времени. Но Византийская империя просуществовала в таком режиме почти тысячу лет и значительный период считалась первостепенной державой ойкумены. В основании этой выносливости лежит как раз большая стратегия, выработанная в Византии не от хорошей жизни.

Отражение новых врагов чисто военными средствами становилось невозможным, так как восточной части империи не хватало ресурсов. Окончательно «количественный» подход был исчерпан уже при нашествии гуннов Атиллы. В сравнении с единой Римской империей прошлого Византия полагалась не столько на военную силу, сколько на всевозможные способы убеждения — от создания союзов и запугивания врагов до разрушения коалиций противника. Кроме тех, в основном связанных непосредственно с войной стратагем, которые я уже привел выше, византийская большая стратегия опиралась на некоторые невоенные и даже нематериальные основания. Это религиозное и культурное самоотождествление, престиж, авторитет, дипломатия и т. п. Рассмотрим те из них, которые важны для характеристики большой стратегии Путина и работают по сей день.

В отличие от Рима, Константинополь — Новый Рим — считал себя центром христианского мира и наследником античной культуры. И такое самоотождествление было для Византийской империи стратегическим преимуществом не только потому, что создавало империи историческую глубину преемственности, но и потому, что задавало определенный вектор развития. Византия имела осознанное призвание, и это призвание было позитивным — содействие христианизации и просвещению известного мира во имя спасения. Такое самоотождествление помимо материальных дивидендов позволяло византийцам чувствовать свою высшую правоту в противостоянии с любым противником и создавало для империи — особенно для правящего класса — запас прочности и стабильности. Стабильность — одно из ключевых определений тысячелетней Византийской империи. Во многих отношениях. Как и сегодняшняя Россия в представлении Путина, Византия следовала срединному пути и была уравновешивающим фактором тогдашней ойкумены. Хочу напомнить девятнадцатую стратагему из древнего китайского трактата, а точнее — ее толкование в «И Цзин» («Книге Перемен»): «Расположение триграмм — Озеро внизу, Небо наверху… Идея наступления выражена в доминировании Неба как апогея активной янской силы над Озером… Между тем ключевое положение в гексаграмме занимает третья, единственная иньская черта. Эта черта воплощает “покой в центре” и противостоит избыточной активности Неба»[55]. Я вновь привел это толкование, потому что оно очень важно. «Покой в центре», инь внутри ян — это покой посреди бури и хаоса. Византия ощущала себя такой точкой покоя в центре окружающего ее хаоса и постоянных войн. Вот о какой стабильности идет тут речь. Разница с китайской стратегией в том, что там покой в центре хаоса — это пустота (но, конечно, не абсолютный ноль, а специфическая китайская «пустота», которая на самом деле «полнота»). Для византийца «покой в центре» — это абсолютная полнота, определяемая прежде всего религиозно, то есть это полнота присутствия Бога. В этом смысле Византия — Константинополь — ощущала себя метафизическим центром мира: центром тяжести и центром равновесия. Это почти то же, что я писал о начале «утверждения» Путина в центре Евразии как точки самостоянья.