Лиса под прикрытием

Позже, уже лежа в кровати, я почувствовала запоздалый стыд. Да уж, повела себя как базарная баба. Начала что-то кому-то доказывать, угрожать. Чую, завтра утром мне будет неловко снова сесть вместе со всеми за стол.

– Ты еще пожалеешь, тварь, – услышала вдруг неприятный шепот. – И скоро…

Питра. Ее кровать располагалась рядом с моей. И эта истеричка не преминула оставить последнее слово за собой.

После инцидента на кухне она вернулась в комнату молчаливая и насупленная. Ни с кем не говорила, не кричала, на меня не смотрела. Быстро улеглась в постель. И вот когда остальные уснули, решила показать свою подлую натуру.

Отвечать я не стала, молча повернулась на другой бок и закрыла глаза.

Завтра будет новый день и, возможно, я снова увижу Самуэля.

Завтрак прошел спокойно. На удивление. Толстушка молча ела, остальные сделали вид, что вчера ничего не произошло. Вот и славно.

Я воспрянула духом и даже мысленно простила Питру. Что с нее взять, истеричка, она и есть истеричка. Не от хорошей жизни в мастерскую Мошано попала. Вслух я, правда, ничего не сказала. Вряд ли мое извинение будет воспринято правильно.

В мастерской все шло своим чередом: мастерицы шили, вязали, вышивали, плели. В общем, с чистой совестью отрабатывали те крохи, которые платил градоначальник. Я тоже спокойно себе вязала, про себя мурлыча мотив песни, что услышала по дороге на работу.

Тут дверь, соединяющая мастерскую и зал, открылась. На пороге появилась кэра Мошано. То, что она была зла, я поняла моментально, от Тельмы буквально разило яростью. Невольно я сморщила нос, как от неприятного запаха.

– И не криви лицо, Ревиль, итак, страшная, как грех! – рявкнула она. – Живо ко мне!

От возмущения у меня выпало из рук вязание. На миг захотелось метнуть спицу прямо в это породистое лицо, но я мотнула головой, отгоняя это желание.

– Живо!

Тельма резко развернулась на каблуках и удалилась в свой кабинет. Был и такой в салоне. Там она встречала особо богатых и нужных клиентов, поила их чаем, вела беседы, в общем, всячески располагала к себе и покупкам в ее салоне. Там же чихвостили особо провинившихся. Туда же направилась и я.

Мастерицы проводили меня одновременно настороженными и сочувствующими взглядами. Все, кроме Питры, конечно. Ее взгляд пылал злорадством. Я сделала вид, что ничего не вижу. Аккуратно разложила вязание на столе, чтобы не убежала ни одна петля, и поплелась к Тельме.

– Кэра Мошано… – Для верности я постучала. – Звали?

– Да входи уже! Развела тут церемонии!

Вошла, прикрыла за собой дверь. Кэра восседала за столом, от нетерпения постукивая ноготками по столешнице. Там же, на столе лежали в куче вещи, связанные мной.

– Ты, Ревиль, опозорила меня, – начала она без предисловья. – Опозорила перед всем городом!

– Я?

– Твоя работа? – вопросом на вопрос ответила она, с брезгливостью двумя пальцами вынимая из кучи приснопамятные экспериментальные носки.

– Моя. В чем дело? Они выглядят именно так, как вы хотели? Если клиенты обнаружили брак, я обязательно все исправлю.

– Не заговаривай мне зубы, Ревиль! – прикрикнула кэра. – Я тебе что велела?!

Я задумчиво глянула на нее. Как такого страха перед ней не было, покричит, да перестанет. Ни ей, ни градоначальнику нет смысла отправлять меня в тюрьму. Ни меня. Ни других мастериц. Невыгодно. Ведь взамен либо нужно нанимать обычных за нормальные деньги, либо искать тех, кто нарушил закон. А это дело муторное, так просто и не найдешь. Нарушительниц-то много, а вот владеющих мастерством – единицы.

Страха не было, но обеспокоенность была, ведь лишить меня крошечной зарплаты за нарушение кэра могла. А терять монеты совсем не хотелось. Я все-таки рассчитывала когда-нибудь выбраться отсюда.

– Что молчишь, будто воды в рот набрала! Отвечай, что я тебе велела?!

– Вы велели, чтобы связанные мной вещи были красивы.

– И не только! Я предупреждала тебя, Ревиль, твои изделия должны иметь тот же эффект, что и прежде.

– Но…

– Никаких, но! Это пустышка, Ревиль. Самые обычные носки, не более того!

– Но…

– Твои изделия продавались не как обычные, а лечебные. И сейчас клиенты массово возвращают их. Ты опозорила меня, Ревиль!

Тельма отбросила носки, всхлипнула и прижала ладони к лицу. Некоторое время просидела так, а потом резко убрала руки и выпрямилась.

– Значит, так, Ревиль, я даю тебе последний шанс все исправить. Если к концу недели ты не придумаешь, как все вернуть, я сделаю так, чтобы ты пожалела о том, что родилась. Поняла?

– Да, кэра, – кивнула я холодея.

Как я могу дать изделиям нужный ей эффект, если не в состоянии обернуться без свидетелей.

– И да, не забудь, через четыре дня прием, – сладким голосом добавила она. – А теперь ступай, тебе нужно работать.

Я ушла, с трудом подавив желание с силой захлопнуть дверь. Конец недели и прием, конец недели и я обязана что-нибудь придумать.

Сплошное веселье.

В мастерской женщины усиленно делали вид, что им неинтересно. Вот ни капельки, нисколечко. Они усердно трудились и не поднимали глаз от работы. Тогда почему я, то и дело, ощущала на себе озабоченные взгляды? Вопрос.