Лишь бы жить

Мой дед, Наум Мовшович, старший лейтенант, встретил войну на польской границе, попал в окружение, а затем в плен в белорусских лесах, дважды бегал из лагерей, был расстрелян и выжил под грудой тел, вышел на партизан и, разведчик, со знанием немецкого и польского, ушел на задание, был задержан немцами с документом на имя Николая Клименко, угнан в Германию… На свою беду он еще и освобожден был в 45-м американцами. Счастливый и довольный, на «бьюике», подаренном американцами в благодарность за помощь в организации военнопленных, въехал в советский сектор — и немедленно был отправлен в Сибирь… Он сбежал из вагона, направлявшегося в лагерь, через дырку в полу. И долгие годы, до XX съезда, жил в пригороде родного Киева под чужим именем…

Chana Shnaidman

***

Семья моего отца была в зоне оккупации в Калужской области зимой 42-го. С местными жителями фашисты не церемонились — занимали избы, выгоняя хозяев с детьми на мороз. Отец рассказал, со слов своего отца (моего деда), что немцы собрались сжечь соседнюю деревню. Но к офицеру, командовавшему сожжением, вышли женщины с детьми и стали просить пощадить дома ради детей. Морозы стояли очень сильные. Офицер приказал подразделению покинуть деревню. А сам, зайдя за амбар, — застрелился…

Инна Коренькова

***

Рассказывала старушка, подруга семьи. Она в блокаду маленькая еще была. Бегала к Александровскому столпу, собирала осколки от снарядов и прятала по карманам и в валенки. Так грелась. Говорила, что тогда не понимала, что стреляют же над головой. Главное было — погреться чуть-чуть.

Lyudmila Umanskaya

***

Моя прабабушка (честно говоря, она могла и приврать, но и поступить так тоже могла) рассказала, как спрятала солдатика в доме. Когда немцы пришли искать его, стала у калитки и так орала матом не своим голосом, что они решили — русская девушка не в себе. И ушли. Рассказывала, как маленькие девочки ходили танцевать к немецким солдатам, и те кидали им вкуснейшие немецкие конфеты. А дома мамы пороли своих детей за такое, но конфеты не выбрасывали.

Мое отношение к войне, наверное, лучше всего сформировала прабабушка, мне кажется, она тогда не немцам орала матом, а мне — через поколения, через цепочки ДНК, через кровь и вены, через время. Вообще, она никаких историй не рассказывала особо, а если говорила, то вскользь и матом. Когда она спала (крупная женщина — компактно свернувшись, засыпала всегда на боку, одну руку, опорную как бы, почему-то вытягивая вперед на весу), иногда стонала, просыпалась, говорила, что приснилось, будто она молодая и опять началось.

Евгения Жиркова

***

В деревне Бахмутово Ржевского района в начале 1980-х в угловом маленьком доме в два окна жил одинокий пожилой мужчина, которого так и звали — дядя Леня Угловой. Я, когда был маленьким, очень его боялся. Когда я видел, что он входит в сельпо, то убегал. Мне было проще покинуть очередь к прилавку, чем находиться рядом с ним. У него было искореженное коричневое лицо, он двигался рывками и изъяснялся мычанием. Про него было известно, что он был в концлагере и над ним ставили эксперименты. Потом он умер. Дом до сих пор стоит пустой. Проезжая мимо, всегда о нем вспоминаю. Становится очень грустно.

Кирилл Ермичев

***

Мой прадед помогал партизанам в Керчи, за что его и старшую сестру моей бабушки Нину приговорили к расстрелу. Но один немец, который был влюблен в Нину, узнал об этом, вывез их в степь, за город, и отпустил. Бабушке тогда было 14 лет, и немцы гоняли их на стройку моста через пролив. Когда высаживался десант, Керченский пролив был красным от крови. И потом еще долго из пролива выбрасывало трупы, в которые впивались бычки, питавшиеся ими. Бычков после войны не ловили еще несколько лет по этой причине. Когда захватывали Керчь, бабушка попала под бомбежку. Бежала по склону крепости Еникале, сплошь усеянному трупами. Вот такие воспоминания.

Ирина Седова

***

В 1942-м деду было 15 лет, их деревню заняли немцы. Однажды пастух потерял их корову, и дедушка пошел искать ее, нашел в овраге. Тащит за собой и слышит окрик на немецком, поднимает голову и видит двух солдат. Один, целясь в деда, показывает ему жестами, мол, беги давай и начинает стрелять деду под ноги, по корове — куда попало.

Через пару дней оставшихся в живых, в том числе и дедушкину семью, отправили на работы в Германию. При перецеплении вагонов им удалось бежать.

Елена Ткаченко

***

Дедушка говорил о войне схематично — даты, места, фамилии. Отвечал на вопросы. С годами в воспоминаниях становилось больше боли. Его главный эпизод войны — освобождение порта Линахамари в составе североморской морской пехоты в октябре 44-го. В стратегически важном Линахамари немцы держались за каждый сантиметр. Доты, зенитки, укрепления в горах. «Выдавливали», говорил дедушка. Словами это сложно было передать. А потом десант отправили зачищать местность с приказом расстреливать укрывателей.