Лисы округа Хансон

Двери номера распахнуты настежь, но в отличие от вестибюля, внутри темно и по-зловещему холодно. По полу клубится серый туман, оседающий на полу и стенах, остающийся на листьях напольных растений перед арочными дверями крупными каплями. Хочется думать, что Тангун, тоскуя по своему царству, подогнал себе в номер увлажнитель и врубил на полную мощность, но в плотных завихрениях мерцают сине-зелёные огни. Квихва. Души умерших из потустороннего мира.

Харин входит в номер, аккуратно ступая по едва проглядывающим плиткам пола. Стук её каблуков разносится по просторному помещению и тонет в тумане.

– Ты решил переехать в мир смертных? – спрашивает Харин громко. Ей никто не отвечает, и она проходит дальше, сворачивая в кухонную зону. Туда тянутся и призрачные огни – принюхавшись, Харин понимает почему. В кухне на полу в один ряд разложены части тел, их окружают сине-зелёные квихва.

Голова Ри Тэсо. Раздавленная. Голова какого-то парня, разбухшая. Нет, утонувшая. Чья-то рука, отрубленная. Почерневший внутренний орган – та самая пропавшая почка Лю Риюля. Ах, сгоревшая.

И рог священного оленя тут же. Проклятье, и как же Харин не догадалась раньше, всё ведь было у неё перед носом.

Она оставляет находку и идёт дальше, в гостиную, залитую слабым светом ночного Хансона. На фоне широкого изогнутого окна чёрным пятном выделяется силуэт Тангуна. Он принял свой привычный облик: снова длинноволос, разодет в древний шёлковый ханбок, чей подол стелется по полу и пропадает в тумане.

– Я выяснила, кто убивает квемулей, – говорит ему Харин. – Представляешь?

Тангун не поворачивается, чтобы встретить её, и она распаляется больше:

– Великий бог всех квемулей, царь квисинов, сын Небесного Владыки. Приуныл в своём дворце, устал судить провинившихся, решил теперь выращивать себе противников?

Он вздыхает и вместо ответа вытягивает в сторону правую руку. С его длинных когтей капает кровь. Харин её не учуяла. Это не человеческая кровь, а у квисинов и квемулей она не такая красная. Слишком красная.

– Зря ты пришла так рано, – говорит наконец Тангун и только тогда поворачивается к ней. Его ханбок распахнут, Харин замечает бледную, почти белую кожу на худой груди бога. На животе она тёмно-синяя, словно Тангун… гниёт?..

Харин испуганно поднимает глаза вверх, к его лицу, и впивается взглядом в текущую по губам кровь. Тангун бледен и хрупок, как фарфоровая кукла. Он стоит босиком в луже крови, та впитывается в подол его одежд.

– Что… с тобой такое? – ошеломлённо спрашивает Харин. Вид такого Тангуна пугает её больше человеческого «набора “Лего”», собранного им в кухне.

Он слабо улыбается – на острых зубах скопилась ещё кровь, она пузырится в уголках его тонких губ.

– Разве не видишь? Дорогая, я умираю.

Этого не может быть. Пускай Харин сама мечтала вырвать из груди Тангуна его очерствевшее сердце за все несчастия, что он причинил ей, Тэуну и остальным, тот факт, что он говорит о своей смерти – да ещё с такой легкостью, будто умирать раз в двадцать тысяч лет для него абсолютная норма, – это… Невозможно.

– Ты же бог, – возражает Харин.

– А боги, по-твоему, бессмертны? – на выдохе спрашивает Тангун и выгибает густую чёрную бровь. Его лицо осунулось, он похудел, от этого глаза стали такими широкими, что теперь он кажется ещё красивее.

Харин отмечала его бледность и прежде. Пару раз думала о том, что он заболел, но тут же отметала нелепые мысли прочь. Как бог может заболеть? Никак, он же…

– Да, – с полной уверенностью отвечает Харин. – Да, боги бессмертны. Тебе же миллион лет, как ты можешь умереть?

– Всего лишь двадцать тысяч тридцать шесть.

– Вот же ерунда какая!

– Не ругайся.

Тангун не скрывает улыбки, будто происходящее его совсем не волнует. Прижимает руку ко рту, кашляет. Сквозь его тонкие пальцы струятся кровавые нити, и зрелище это столь же красиво, сколь и пугающе. Харин жмурится, не в силах смотреть на Тангуна, ей становится нестерпимо больно.

– Ты ведь пришла поквитаться со мной, – говорит Тангун. – Но отчего мне кажется, что ты грустишь?

И правда, отчего? Не каждый день видишь умирающего бога. Теперь Харин понимает, почему на пути к Тангуну её задерживало всё подряд: она не должна была застать его смерть. Никто не должен наблюдать подобное.

– Почему ты умираешь? – тихо спрашивает Харин, голос срывается, она сипит. – Ты изнутри гниёшь, у тебя чума?

– Нет, но ты почти права. Моё тело гниёт, поскольку неспособно больше удерживать опасную силу внутри. Я слишком долго служил тюрьмой для монстра, и моё время вышло.

Осознание пронзает Харин точно молния, оставляет после себя грохочущее эхо.

– Ты не вырастить пульгасари хочешь, – выдыхает она. – А выпустить. Тебе для этого тела нужны?

Тангун медленно кивает. Его длинные волосы спадают к лицу и закрывают заострившуюся скулу.

– Из них я соберу клетку для пульгасари и посажу туда, когда он вырвется из меня. Остальное завершит Союль.

– Что, освободит его? – рычит Харин сквозь зубы.