Литература как социальный институт: Сборник работ

Существенную семантическую дифференциацию и специализацию значений понятие «литература» претерпевает в XVIII в.[398]

У Вольтера оно получает двойной смысл. С одной стороны, это само сообщество «истинных» писателей, мир образованных и «достойных». С другой – письменная культура, владение навыками которой определяет членство и поведение в этой «закрытой» группе избранных. «Литературе» в этих значениях противопоставлялась «публика». Тем самым очерчивались как социальные, так и культурные границы письменно-образованного сообщества. Понятие «литература» выступало символом и фокусом коллективной идентичности группы, которая и указывала в семантике слова на основание собственной авторитетности. В дальнейшем повышенная значимость «литературы» шаг за шагом обобщается, абстрагируется, все больше переходя с группы

высокостатусных носителей литературного авторитета на совокупность производимых и оцениваемых ими текстов

. Тем самым семантика понятия по-прежнему сохраняет исходную связь с группой полноправных носителей и представителей литературной культуры. Однако литература здесь уже наделяется автономно-эстетическими значениями: собственно искусства (системы правил) создания произведений «на века» и самого корпуса подобных эталонных текстов.

Соответственно, в этот период (с середины XVIII в.) обретают полноту своих значений и понятия «автор», «писатель». В сословном обществе и аристократической культуре роль писателя, тем более профессионала, получающего за свою работу деньги, отсутствует либо презирается. Отсюда – анонимность или псевдонимность изданий, отсутствие имени автора на титульном листе и вынесение его в лучшем случае лишь в завершающий книгу колофон, крайняя редкость портретирования авторов, кроме аллегорических изображений высоких классиков прошлого[399]

. Теперь понятие «писатель», отделяясь от «переписчика» или «писца под диктовку», начинает наполняться, с одной стороны, общекультурной семантикой независимого авторитета, глашатая «законодательства разума», выразителя «власти общественного мнения» (словосочетание фиксируется в 1787 г.). С другой – закрепляются собственно социальные, институциональные аспекты писательской роли, связанные с моментами государственного контроля над обретающей значимость и автономность сферой литературы и устанавливающие границы имущественных прав и ответственности создателя текстов – юридической, фискальной, цензурной и др., а стало быть – социальные барьеры, «маршруты» циркуляции и зоны влияния соответствующих речевых практик[400].

В содержание понятия включены теперь два значения: эмпирическая совокупность произведений и их универсализированная оценка «с точки зрения будущего», предполагающая увековечение и подтверждение их ценности за пределами настоящего времени. Выработанное двойное определение «литературы», обнимающее как содержательные, так и формальные характеристики, оценивающее и конституирующее ретроспекцию в предполагаемой перспективе, удерживается впоследствии и, как представляется, фундаментально для идеологии литературы и письменной культуры вообще. Это позволяет сохранять в семантике понятия, в традициях его интерпретации и употребления «аристократические», «высокие» оттенки значения – синонимы «неповседневности, редкости» и «неподдельности, подлинности» (в ряде случаев этот смысл вплоть до нынешнего дня несет – в противоположность «прозе» – понятие «поэзия» как эквивалент особого, противостоящего повседневности, «священного» языка и литературы в ее теургической или жизнестроительной миссии).