Литература как социальный институт: Сборник работ

В постромантическом авангарде эта оппозиция приобретает вид противопоставления «классического» или «академического» (общего, правильного и безличного – любого хрестоматийного прошлого, традиции как таковой) «современному», понятию moderne

, которое в этом смысле, как метафора «открытой» авторской субъективности, вводится Ш. Бодлером[403]

. «Парадигмой современности» («модерности»), по выражению Х. Р. Яусса, становится «чистая», субъективная, медитативная лирика, систематически разрушающая жанровые и стилевые каноны классики (образцами неклассической манеры и вместе с тем проблемой и пробным камнем постклассической интерпретации выступают поэты «разорванного сознания» – «проклятые», Тракль, Бенн и экспрессионисты, ранний Элиот, Д. Томас или П. Целан). Можно, видимо, и вообще утверждать, что повышение значимости поэзии, ее «перевес» над прозой в тот или иной период Нового времени – это всякий раз признак далеко зашедшей автономизации словесного искусства от любых «внешних» инстанций, контекстов и систем значений, в том числе от иных типов словесности – документа, публицистики и др. (а вместе с тем – и именно потому – показатель предельной неклассичности, ненормативности, проблематичности значений «литературы»).

В трансформациях семантики «классического» можно видеть этапы последовательного конструирования универсальной культурной традиции. Эта традиция складывается в процессах выработки писателями, литературной критикой, а позднее литературоведением, историей и теорией литературы собственной культурной идентичности. Через отсылку к «прошлому» как «высокому» и «образцовому» устанавливаются пространственно-временные границы истории, культуры и собственно литературы в их конечности и даже окончательности как целого, упорядоченного тем самым в своем единстве и поступательном, преемственном «развитии». Классическая словесность выступает основой ориентации для возникающей как самостоятельная сфера литературы, для ищущего социальной независимости и культурной авторитетности писателя, делается мерилом его собственной продукции, источником тем, правил построения текста, норм его восприятия, интерпретации и оценки. Тем самым формирование и усвоение идеи «классики» фактически является первым имманентным, «внутренним» механизмом интеграции автономизирующейся литературной культуры, а стало быть, и самостоятельной социальной системы, института литературы в его «внутренней» сложности и связности, общественной значимости и «внешней» культурной влиятельности.

Разумеется, эффективность подобного традиционализирующего механизма самообоснования писательской роли и интеграции литературы сохраняется лишь в пределах нормативно регулируемой литературной культуры, в более консервативных культурных группах. Дольше всего аксиоматическая авторитетность классики удерживается, как легко понять, в системах литературной социализации – школе. Собственно, и сама секулярная литературоцентристская школа в ее претензиях на роль единственного института, способного в универсальной, письменно-печатной форме представлять и воспроизводить все общество в разнообразии его укладов и групп, ценностей и традиций, существует и пользуется влиянием лишь в данных социальных и хронологических пределах. За их границами значительную роль ее функций принимают на себя в Новейшее время другие институты и механизмы – группы сверстников, молодежная субкультура, «улица» и «двор», но особенно массмедиа, а среди них – рок-музыка.

Однако и в школе (а может быть, прежде всего именно здесь) классика лишается характера живой традиции. Даже для письменно-образованных носителей литературной культуры значимость сохраняют лишь предельно обобщенные и абстрактные характеристики «классичности». Это своего рода «культурные формы», которые могут использоваться при литературной коммуникации в разных обстоятельствах и целях – при анализе литературы и необходимости обобщить свои наблюдения и выводы, в ходе литературной полемики или экспансии групповых определений литературного.

В этом смысле можно вслед за Ф. Кермоудом видеть функциональное подобие интегративных конструкций классики в таких обобщающих категориях нормального литературоведения и литературной критики, как «жанр», «литературный тип», «литературный язык», «высокий стиль». Более того, правомерно сопоставлять функции «классики» в литературной культуре с ролью, например, представлений о «наследственности» (а соответственно, и о «мутации», «вырождении» и т. д.) в естественных и социальных науках, в риторике общественного мнения, метафорике художественных текстов Новейшего времени. Понятия «наследственности» и «классики» фиксируют при этом сохраняющийся и воспроизводящийся во времени образец; потенции же изменения, постепенного или внезапного, как в «лучшую», так и в «худшую» сторону, закрепляются за «внешней средой»[404].