Впрочем, ряд исследователей показывает, что для разных стадий развития литературной культуры в Новейшее время такие, казалось бы, противостоящие друг другу интегративные принципы, как «классичность» и «модерность», должны истолковываться в конкретном контексте и могут, например, оказаться по функции близкими[405]
. В этом смысле характерным для литературы XX в. примером обращения к национальной и даже античной «классике» являются литературные программы и поэтика текста у новаторских группировок неоклассицизма: французская «чистая поэзия» и Валери, Элиот и Паунд в англо-американской словесности, Мандельштам и русский акмеизм, наконец постмодернизм как своеобразный пост– и контравангардистский неоконсерватизм в культуре 1970–1980‐х гг. после взрыва абстрактного искусства 1940–1950‐х и радикального «бунта» 1960‐х[406].Настойчивые ожидания и даже императивные требования «классиков» парадоксально возникают в специфических условиях резкого социального изменения, культурной революции, форсированного развития цивилизационной периферии – в Советской России, странах третьего мира[407]
. В подобных случаях классика превращается из мифологемы ушедшего золотого века в утопическую проекцию «нового мира». При такой особой ценностной нагрузке на традицию и образец возникает, как это было, скажем, в Советской России и нацистской Германии, «война за наследие» между официальной пропагандой и разрешенным искусством (академизмом, социалистическим реализмом с их лозунгом «мы – наследники»), с одной стороны, и «непризнанными» писателями и художниками, оказавшимися в эмиграции, экспатриированными, отлученными от публики и переживающими сильнейший кризис самоидентификации, с другой. «Вторая культура» подчеркивает в своем обращении к классике (включая переводы и стилизации, демонстративное использование классических форм, например сонета и др.) момент этического сопротивления.Фактически единственным жанром, не кодифицированным классической (и классицистской) поэтикой и не вошедшим в иерархическую табель о рангах, своего рода литературным бастардом или парвеню, является роман. В сравнении с лирикой и драмой, его узаконение в литературе относится ко временам более поздним. Опять-таки в отличие от них, роман предназначен прежде всего для
Процессы рационализации и секуляризации культуры в Новое время сопровождались постепенным переносом проблематики жизнеустройства на самого индивида. Субъективное начало становилось единственной точкой отсчета в осмыслении существования, центром упорядочения усложняющейся реальности. Словесные искусства претендовали в этих условиях на статус культуры в целом именно потому, что – в отличие от живописи или музыки – могли имитировать подобие жизненного целого в его реальном (историческом, биографическом) движении и фиксировать смысловой образец в наиболее рационализированных, бескачественных, обобщенных и общедоступных формах письменности и печати. Произведение, объединенное замыслом и исполнением автора, берущего на себя прерогативы творца, представало единым и замкнутым воображаемым миром, наделенным временной длительностью и осмысленной структурой, – «индивидуальной историей», представленной как «история человеческого рода». В этом смысле симптоматичны и сам факт укрепления читательской популярности романов в Новое время, и выработанные в процессе становления автономной литературной системы и системы всеобщего письменного образования определяющие черты поэтики романа – морально оцененной целостности индивидуальной биографии частного лица (о связи романа, автобиографии и европейского индивидуализма см. специальный выпуск брюссельского Института социологии «Individualisme et autobiographie en Occident» 1983 г.).