Лицо войны. Военная хроника 1936–1988

Могли ли они перебраться в деревни под контролем Южного Вьетнама? О да, сказала мисс Фуонг, но только те, у кого там родственники, или кто-то из членов семьи служит в правительственной армии, или люди с профессией, или с деньгами; сейчас примерно полдеревни переселилось на территорию под контролем правительства. Самые бедные крестьяне остались. Они не верят, что смогут найти работу где-либо еще, они говорят, что все, что они умеют делать, – это работать на земле, на своей земле они и останутся, суждено им жить или погибнуть.

Жизнь в деревнях ужасна: коммунисты заставляют платить огромные налоги, забирают 30 % всего, что у тебя есть, будь то деньги или рис; обе стороны уводят мальчиков в армию; выращивать овощи не получается – в любой момент может начаться налет, и люди держат максимум несколько кур да свинью на семью; все голодны и постоянно боятся; вьетконговцы становятся все злее и надменнее; и любой житель деревни знает: если приходили партизаны и стреляли по самолетам, грядет страшная бомбежка.

Но все же бедняки цепляются за эту кошмарную безнадежную жизнь в своих деревушках, что доказывает: во Вьетнаме отлично работает сарафанное радио и крестьяне знают, в каких жалких условиях существуют беженцы. Я спросила, как народ относится к правительству Южного Вьетнама. Голубиный голос мисс Фуонг изменился, стал неожиданно резким и громким. Май перевела:

– Говорит, что они ненавидят обе стороны и им все равно, кто победит. Они хотят только мира, чтобы работать на полях в безопасности.

«Они» – звучит мудрее, чем «мы», учитывая положение мисс Фуонг.

Не подумав, я буднично спросила, не страшно ли ей, что ее семью накажут за дезертирство. И тут она разрыдалась. Скорбь по собственной семье, ненависть к обеим сторонам, ужас перед нашим оружием, жажда мира – вот искренние чувства мисс Фуонг; вполне вероятно, что их разделяет большинство вьетнамских крестьян. Может быть, со временем получится прогнать всех крестьян с их земли, чтобы вьетконговцы-фанатики перемерли от голода. Правда, при таком сценарии от голода вымрет вся страна. С воздуха заброшенные рисовые поля выглядят клочками песчаной пустыни.

Как быть! На то война, и нет,

Увы, без этого побед!

[107]

Изгнанные

В официальных материалах, которые вручают сотрудникам американской прессы, говорится: «Когда правительство (Вьетнама) начинало строить лагеря, были опасения, что если сделать их слишком привлекательными, возникнет класс профессиональных беженцев». Очень смешно, как и многое из написанного в таких бумагах; у вьетнамского правительства нет времени на заботу о привлекательности лагерей для беженцев. Лагеря есть везде, но беженцы живут не только в них; вокруг Сайгона и двух больших городов, в которых я была, выросли гектары шатких лачуг, и это правило, а не исключение. Данные о количестве беженцев разнятся и все время противоречат друг другу; на хаос, вызванный самим бегством, накладываются пропаганда и бюрократия. Абсолютно точно, что миллионы вьетнамцев были вынуждены покинуть свои дома, и по мере того, как обостряется война, трагически обостряется и ситуация с беженцами. Они бегут, спасая свои жизни, а затем неустанно борются за выживание на новых местах.

Мы с моим переводчиком на тот день, молодым вьетнамским журналистом, поехали через мост в пригород Сайгона, в район, который считается опасным после наступления темноты. Несколько километров мы ехали вдоль широкой грязной реки мимо маленьких полуразрушенных домов – впрочем, здесь растут деревья и бродит несколько фермерских волов, что создает желанное ощущение пространства и тишины. Затем мы оставили машину, потому что дорогу основательно затопило. По грязной тропинке мы направились в сторону от реки, пытаясь найти лагерь беженцев.

Где же правительство «начинало строить лагеря»? На территории старой свалки бесконечные ряды покосившихся крошечных хижин будто бы плавают в грязи и зеленой стоячей воде. К ним примыкают несколько рядов недостроенных домов из цементного кирпича. В воздухе стоит едкий запах мусора. Группа маленьких детей и мальчиков, еще не достигших призывного возраста, собралась под грязным куском брезента, держащегося на шестах, – видимо, это и есть «места для отдыха и развлечений»? Дети чинили древний велосипед. Мы попросили отвести нас к главному в лагере.

Появился молодой симпатичный парень в чистой белой рубашке и темных брюках; ему двадцать три, он руководит 2325 людьми, живущими здесь, и человек он явно незаурядный. Он учится на втором курсе факультета естественных наук Сайгонского университета и надеется со временем стать преподавателем. Учитывая, где и как он живет, сам факт, что он учится, – уже серьезная победа.