Любовь

— Да… Ты реально ниче.

Беатриче сдержала смешок, и Ваня почувствовал гордость за возлюбленную. Любовь напополам с возвышенным снобизмом служили им залогом прочных отношений.

— Чудо, я тебя люблю.

— И я тебя, — она провела носиком по его шее, добралась до уха. — А еще я люблю твою часть.

Беатриче прикусила Ванино ухо — и это почувствовал он весь, все его тело с головы до пят; больше всего, однако, это повлияло на белье, которое под верной ручкой Беатриче вздулось, словно парус при попутном ветре, и совершенно растеряло совесть.

— Милая…

— Да, котик?

Красный человечек все стоял на месте и никуда не двигался, а вместе с ним стояла и толпа, ждавшая, когда же наконец проедет президент. От нечего делать люди стали высматривать его в окнах машин, но занятие это было бессмысленное, да и к тому же опасное, так что все просто ворчали. Коляска с ребенком захныкала, предельно укоротив родительский поводок, дедушка, судя по всему, заснул, и только Ваня стоял и ни о чем не думал, лишь боялся лишний раз дернуться — сам не до конца понимая отчего: то ли из-за риска развеять эротическое настроение возлюбленной, то ли слишком хорошо знал, что значит крепкая хватка пианистки.

Беатриче тем временем перешла в наступление. Ладонь уже не гладила, как вальс, но, как марш, утюжила, согревала Ваню. У нее сбилось дыхание. «Возлюбленный мой, — думала она, — любимый. Ничего нет кроме нас. Ни России, ни деревьев, ни птиц. Только мы с тобой вдвоем, только наше дыхание и наша любовь…»

— И наша страсть, — вслух закончила мысль Беатриче и сама себе поразилась.

Больше и вправду ничего не было, все слилось в один всеобъемлющий звук, сконцентрировалось в Ваниных невидящих глазах. «Как я люблю тебя, — думала Беатриче, ускоряя движения кисти, — как я тебя хочу! Ваня! Ванечка!»

И стоило ей об этом подумать, как мимо проехала последняя машина. Толпа выжидающе присмирела, а Ваня, чувствуя, что дольше стоять на месте ему не хватит сил, шагнул вперед.

Президент чуть оторвался от кортежа. Обычно он ехал посередине, сливаясь с телохранителями. Но сегодня решил пренебречь протоколом безопасности, чтобы рассмотреть своих людей издали. «Красавцы! — подумал он. — Молодцы». Его машина свернула с набережной и понеслась через переход.

Беатриче успела крикнуть:

— Ваня! Стоим!

Но ее никто не услышал. Президентский лимузин размазал Ваню по бамперу и даже не остановился.

Лесная. Акварель

Улетели

Когда Витя и Аня вместе, под руку, выпали с седьмого этажа многоквартирного дома на Лесной, каждый подумал что-нибудь свое. Например, тетя Элла, мать троих детей, сестра четырех братьев, в соседских сплетнях — Эллочка, а для близких — Элка, женщина прекрасного склада характера и чудесной чистоты ногтей, подумала так:

Господи спаси и сохрани!

А Анатолий — автослесарь Толя — не имел привычки верить в Бога, и потому размышлял здраво:

Нет. Такого быть не может. Либо в окно — тогда должен был остаться след от крови. Либо уже на небеса. Но небеса — поповская брехня. На самом деле небеса — лишь газы. Следственно, Витя и Аня — газы. Были — дети, стали — газы.

Думали все разное. Кто проще, кто сложнее, кто выдумывал, кто разбирал сухие факты, но все в многоквартирном доме на Лесной — от мышей и до консьержки — были очень удивлены. Не то чтобы раньше из их дома никто не выпадал. Выпадал, не раз. Выпадали взрослые. Иногда дети. Случалось, выпадала мебель. Однажды даже выпал толстый добрый булочник Антон, который вообще-то был кондитером, но все почему-то звали его именно так. Он был очень вежливый и поэтому, когда падал, пролетая мимо окон, здоровался с соседями и спрашивал, как они поживают. Неплохо? Очень хорошо, я тоже. Почему падаю? Да так, захотелось немного упасть, вы знаете, бывает такое настроение, когда непременно надо упасть, вот жить нельзя, как надо упасть. Больно ли? Да нет, пока не больно — потом, то есть когда упаду окончательно, думаю, будет немного дискомфортно, но это потом, а сейчас так воздушно, вы знаете, так легко!.. Спешите? Ну до свидания, до свидания, встретимся внизу!..