Любовь без поцелуев (СИ)

Но тогда мне казалось, что всё прекрасно. Что я удивительно умный. Что я получил парня, которого хотел. А как же я его хотел, кто бы знал! И почему мне поначалу показалось, что он некрасивый? Ну да, он не такой, как Игорь или Спирит, но это же… Если брать для примера художественную классификацию, то Стас – молодой Атлант. Не понимаю, как у человека его возраста может быть такое тело? А куда другие смотрят? Да что они понимают! Эти недопедики, которые тут кучкуются, в основном ценят тощих, женоподобных мальчиков, типа Леночки или этого чмыря, который меня обвинил в посягательстве на его тощую задницу. Да Боже мой, если Стаса переодеть, вытряхнуть из этих отвратительных брюк и рубашки (всю жизнь буду ненавидеть это сочетание – чёрные брюки и тёмно-синяя рубашка, как я экзему не заработал, непонятно), надеть приличные джинсы, например, с кожаными вставками, обтягивающую майку и привести в клуб… Да местные педовки в очередь выстроятся, чтобы ему отсосать! Только предварительно на него ещё тёмные очки надо напялить, чтобы не видно было, какой у него взгляд. Он иногда так смотрит, что меня до костей пробирает. В такие минуты я верю, что он, и впрямь, кого-то убил, и, пожалуй, ещё убьет.

Но в Стасе меня притягивало не только тело. Нет, серьёзно. Мне нравилось сидеть с ним, разговаривать о чём-нибудь, рассказывать… Я порой себя таким умным чувствовал! А порой – просто ничтожеством, которое ничего в этой жизни не видело, хрустальной балериной, которая всю жизнь стояла в застеклённом шкафчике, а если её переносили с места на место, то непременно укутав в вату. У Стаса жизнь была сплошной кровавой грызнёй. И это проявлялось во всём. Да чёрт возьми, это человек даже умыться не мог без того, чтобы кого-нибудь не унизить! Подходил к умывальнику и, если ему не освобождали немедленно место, отпихивал кого-нибудь. И его соседа – для меня. И я становился, умывался рядом. Ну, а что я? Мне их не жалко.

Стас, о чём ты думал тогда, глядя на меня таким взглядом? Я никак не мог спросить. Хотел – и боялся. Как боялся у него спросить про те слухи о том, что он убивал людей. Он бы, конечно, скорее всего соврал, но вдруг бы я почувствовал… Нет, я никогда не спрашивал отца, зачем он нанимал киллера, и никогда не спрошу Стаса об этом.

Конечно, не спрошу. Я ведь больше никогда его не увижу.

День шёл за днём. Реальность тускнела и выцветала в моих глазах. Как в фильме «Властелин колец», когда Фродо надевает кольцо, всё вокруг становится мутным, нереальным и только Око Саурона ярко пылает. Вот передо мной так ярко пылал Стас, только им я и жил. Я жил своей влюблённостью. Я жил ожиданием отбоя, ожиданием того, что Стас ко мне придёт. И он приходил, и это было горячо и сладко, как никогда, там, в этой тесной, холодной комнатке, где мы ласкали друг друга, и каждый раз, каждый раз, когда он потом уходил, я ложился на ту сторону кровати, где лежал он, целовал подушку и простынь и тихонечко скулил. Мне так хотелось, чтобы он остался, но он не мог, такие правила. Для него это было важно – ёбаный кодекс чести сына сатаны и шлюхи Стаса Комнина, его мир, его правила, а я… А я был влюблён в него такого, какой он есть.

И когда он поцеловал меня на дискотеке, и когда я понял это, было уже совсем поздно.

Но я же у нас продуманный до ужаса! Я же всё для себя решил! Я уеду и всё пройдёт! С глаз долой – из сердца вон! Любви не бывает – это всё химия и спермотоксикоз! О, я офигенно умным был, когда выдавалась свободная минутка подумать. Да, я твердил это себе, как мантру, по ночам, когда он уходил, и иногда, под утро, когда реальность мешалась с сонным бредом, мне почти удавалось в это поверить.

И при этом мне страстно хотелось домой. Уехать, уехать от этого всего и больше никогда не видеть того, что видел, не делать того, что делал в приступах безумной весёлой злости. Никогда больше не улыбаться человеку, который оставлял без обеда нескольких детей, потому что я пожаловался, что котлеты вкусные, но мало. Будь вечно проклята столовая интерната № 17, где людям никогда не хватало нормальной еды!

Да, я верил, что это что-то такое, временное. До последней ночи. До нашего с ним секса, когда я подставился ему, потому что хотел… Хотел, чтобы он меня взял, чтобы быть его хоть как-то, чтобы дать ему себя до конца. Кажется, мне впервые было наплевать, хорошо мне или нет, больно ли, неудобно. Мне хотелось отдаться не из-за уступки и не ради «попробовать», мне хотелось отдаться потому, что это был Стас, потому, что это был он, потому, что я был в него влюблён.