Любовь без поцелуев (СИ)

Миша в Бога верит, но в церковь никогда не ходит. «Я христианин, а не православный», – обычно говорит он мне. Я же… Не знаю, не верю, наверное. А даже если бы и верил, мне бы пришлось смириться с адом. А какой он будет, ад? Котлы, черти? Нет, я думаю, после смерти я открою глаза и окажусь в узком ущелье под ослепительно голубым небом, под палящим солнцем, нахлынут запахи гари, крови, грязи, я снова окажусь там раненным, без возможности попросить подмоги, окажусь там один. Не хочу в это верить.

Но сейчас, Господи, если ты есть, я к тебе обращаюсь. Не за себя прошу, я знаю, тебе противны такие как я и мой любимый человек. Я за детей прошу, которые там остались. За них некому заступиться, а я сбежал, как трус. Да, испугался. За своё подобие покоя. За Мишину психику. Ведь, скорее всего, эта мразь не врала. Ему, и впрямь, покровительствует директор. И, возможно, он не врал насчёт знакомства с более влиятельными людьми. Сам-то я бы всё пережил, а Миша – нет. Ему и так в жизни досталось. Поэтому, прошу тебя, Господи, если ты и вправду есть – позаботься о детях. Или педофилы тебе нравятся больше, чем гомосексуалисты?!

– Пошли спать, – Миша приобнял меня и положил голову на плечо, – книжки твои утром разберём, я завтра в ночь дежурю. Ты плохо выглядишь, такой нервный в последнее время… Отдохни недельку, а потом можешь на новую работу устраиваться.

– Ты меня разбалуешь, – обнимаю его за талию и он прижимается плотней.

– А кто же тебя ещё побалует…

Никто нас не поймёт. Ни мои родители. Ни коллеги. Ни эта похотливая тварь – Павлюк. Я думаю о том мальчике, Максе Веригине. Пусть у него будет всё в порядке. Пусть он будет счастлив. Одним из условий молчания физкультурника было то, что я не подойду к нему.

«Мне скажут, последят», – и куча склизких намёков, что, мол, не тебе рыбка предназначается. «Уж я его папаше обещал, что у него тут пидорство его как бабка отшепчет, и не подведу», – и улыбается так поганенько. Но, думаю, не на того нарвался. Макс – не мальчик из неблагополучной семьи, вряд ли его так просто запугаешь. И Стас. Вот уж кого не запугаешь совершенно. Может и обойдётся.

Какой же я трус! Но, ради Миши… Пусть он улыбается, я столько времени и сил положил, чтобы увидеть его улыбку. Первый раз, после смерти Васи, он улыбнулся только через полтора года. Был холодный май, шёл дождь, и мы жили в заброшенной деревне в трёхстах километрах от города. Он целый день провёл под дождём, пока я ездил за продуктами, и конечно, простыл. Он тогда вообще мгновенно заболевал, организм не сопротивлялся никаким инфекциям, и я с ужасом думал о СПИДе. Я растёр его, закутал в старое ватное одеяло и орал на него, что он чёртов эгоист и убивает не только себя, но и меня. «Тебе всё равно, что с твоей жизнью будет? А вот мне не всё равно, идиот!» – и я закатил ему пощёчину. А потом сел рядом и чуть не заплакал от бессилия. Он вытащил меня раненого, а я не знал, что с ним делать. Не знал, куда идти. Поднял голову – а он смотрит на меня. И улыбается – слабо, грустно – но улыбается. Именно тогда я понял, что на правильном пути. И что дотащу его, и пусть весь мир треснет и провалится. Я живу ради этой улыбки.

Господи, помоги другим, а нас просто не трогай.

– Пошли спать, – согласился я, – и не волнуйся за меня, всё со мной в порядке.

Засыпая, уткнувшись Мише в теплое плечо, я снова вспомнил Стаса, как он стоял, глядя вслед отъезжающему автобусу. Надеюсь, у него, вопреки всему, сложится жизнь, он найдёт себе любящую девушку и у него будет семья… Мысль о том, что с его характером и наклонностями он, в первые же годы своей самостоятельной жизни, погибнет в какой-нибудь бандитской разборке, я отверг. Пускай у него всё будет хорошо. Как угодно, но хорошо. Кроме как пожелать этого, я для него сделать больше ничего не могу. А ведь я его единственный любимый учитель.

====== 6. Поднять себя за волосы ======

У меня бывает, что я просыпаюсь с какой-нибудь совершенно определённой мыслью. Сегодня я проснулся с прекрасным настроением и с совершенно отчётливой мыслью: «Макс не гей».