Любовь без поцелуев (СИ)

– Мы здесь, – переняла эстафету Жемчужные бусы, – не для того, чтобы, как ты сказал, «лечить» тебя, а чтобы наладить ваши взаимоотношения с отцом. Сломать стену, которую вы возвели, а для этого тебе надо, прежде всего, перебороть свою недоброжелательность по отношению к обычным людям.

– Чего? – я чуть не подавился.

– Твоя проблема, прежде всего, в том, что ты отделяешь себя от большинства, – голос Полосатого галстука звучал прямо как у ведущего детской передачи. Таким голосом только телепузиков озвучивать. Однажды в Телепузии пришло время делать что? Правильно, кушать Максу Веригину мозги. – Это проблема твоего воспитания – на ранних годах жизни ты был лишен нормального детского социума. Не ходил в детский сад и нормальную начальную школу…

– У меня была нормальная начальная школа!

Ну, подумаешь, десять человек в классе, зато всегда было интересно и учителя с каждым разговаривали.

– …в Англии, где, опять же, своя специфика…

Однажды в Телепузии пришло время охреневать.

– …именно этим вызвано твое неприятие общества и, как следствие, попытка противопоставлять себя всему, в том числе и своей сексуальной самоидентификацей.

Ага. Вот и самое интересное. Ну, сейчас начнётся!

Однако ничего не началось. Галстук и Бусы на два голоса начали задавать мне вопросы – о моих увлечениях, об отношениях с другими… Спрашивали про Анникову – тут я срывался. Совершенно не хотелось об этом говорить.

– А ты думал о самоубийстве когда-нибудь?

– Нет, конечно, я что, дурак?

Думал, да. Иногда просто припирает и всё кажется таким бессмысленным, таким безвыходным… «...Живи ещё хоть четверть века – всё будет так. Исхода нет...» И мелькает в голове – взять и сдохнуть, чтобы не мучаться дальше. Такие мысли одолевают меня особенно в ноябре и феврале. Но я не даю им воли и, уж тем более, никому не говорю об этом. Спирит предупредил: мысли о самоубийстве – самый короткий путь в психушку.

– Скажи, Макс, – я уже расслабился, решив, что эта парочка – просто безобидные шарлатаны, которые вот-вот свалят, – как ты видишь свою дальнейшую жизнь?

– Нууу… – я задумался. – Как-нибудь. После школы я хочу поехать учиться в Англию. Нет, а что тут такого? У *** сын в Англии учится. У *** – в Бельгии. У нашего президента…

– А потом?

– Ну, а потом… Не знаю.

– А семья? Как ты представляешь себе свою семью?

Я почувствовал в себе дикое желание придушить тётку её же собственными бусами и позавидовал Стасу, который когда-то осуществил подобное желание.

– У меня не будет семьи. Я не хочу жену и детей… Мне это не нужно. Я не такой человек.

– Ты слишком молод, чтобы это понять, – с сердечностью, от которой меня затошнило, начала Бусы, а Галстук покивал в такт. – Мужчинам сложно понять, что это за радость – дети. Сейчас тебе кажутся важными твои друзья и все твои увлечения, но однажды ты поймёшь, что ничего из этого не стоит простого человеческого счастья – придя домой, обнять своих жену и детей!

– То-то моя мать свалила в Америку от такого счастья!

Я встал. Эти разговоры я знал наизусть. Такое было уже полгода назад. Меня таскали в какую-то шарагу, где несимпатичные личности, у которых, кроме ссылок на Бога, и аргументов-то не было, заливали мне о семейном счастье и ставили записи с перевоспитавшимися американскими геями, судя по одежде – из середины восьмидесятых.

– Не бывает никакого семейного счастья! Я его не хочу. Я хочу жить интересно и умереть в одиночестве. Всё. Не надо мне тут…

Я вспомнил Стаса, которого в интернат отправила его родная мать. Как он стоял и смотрел на меня, когда я уезжал. Вот уж кому бы не стали ничего заливать про святость института семьи.

– И вообще, кому в наше время нужна семья? Если мне вдруг придёт в голову завести ребёнка (тут я поморщился), то не обязательно же жениться! Кто-нибудь может родить тебе за деньги и всё.

– И твой ребёнок будет расти без матери! – вклинилась вдруг Светлана.

Её-то кто просил голос подавать?

– Я рос без матери и ничего, не умер.