Ещё я получил маленькую бутылочку ужасного коньяка (даже этикетка кривая, нет, это я пить не буду), бутылочку коньяка получше, два дешёвых набора для бритья, зажигалку и ручки-тетрадки-носки-конфеты от родного, будь он неладен, интерната. Ну, наборы для бритья всегда пригодятся – кому-нибудь выдать, чтобы знали мою доброту, и дешёвый коньяк кому-нибудь придётся впору. А конфеты пускай Банни жрёт.
– Слушай, просеки, чего это Игорь в последние два дня от меня шарахается?
– Ага, и правда… Чего-то он тебя боится. Тьфу, грильяж!
– Чего-то он поздно спохватился, – я пожал плечами. Игоревские заморочки мне были по барабану.
Я ждал его. Моего Макса.
Все разошлись на уроки, меня тоже позвали, но я всех коротко послал. Я ждал. Это было так… Я никогда не ждал кого-то, вот в чём проблема. Можно было ждать каникул или поездки в город, или ещё чего-то в этом роде, но кого-то… Я понять не мог, в чём тут проблема. И сидел, сидел у окна, того самого, где весной сидел и смотрел, как останавливается чёрный джип и выходит ещё мне тогда совершенно чужой высокий парень с длинными, по плечи, подкрашенными зелёным волосами. Странно, вблизи я его с длинными так и не увидел. Помню, у него первое время была привычка дотрагиваться до головы, словно тянул руку к волосам, а их нет. Я тогда чисто машинально это заметил. А вообще, я как его увидел, так сразу решил, что он будет моим. Если прогнётся – замучаю сам. А он не прогнулся. Но он всё равно мой, я не знаю, как я это сделаю, сейчас или потом, но он будет моим, он будет со мной. Где ты, где ты, Макс?
Автомобильный гудок был резким. Таким, что я услышал, как где-то кто-то вскрикнул и что-то грохнулось.
Это может и не он, это может быть кто угодно…
Но я узнал эту машину, я её уже видел – чёрный, обтекаемо-плавный, блестящий БМВ, на котором приезжал его чокнутый длинноволосый друг. И я сорвался с места, когда машина только скользнула под шлагбаум, перепрыгивая три, пять ступенек, вылетел во двор, когда та ещё парковалась. Она не успела толком остановиться, а дверь открылась. И он вышел мне навстречу. Макс, мой…
Какой же он красивый, я совсем забыл, какой он красивый! Конечно без шапки, волосы короткие, а улыбка! Как же он улыбается… Я совсем забыл, как я мог, но я забыл, как был счастлив, когда он улыбался, потому что, если бы не забыл, я бы бросил всё, шёл бы, полз бы, зубами землю грыз и на части людей руками рвал, чтобы снова увидеть его.
– Макс! – я ничерта не соображал, последние метры – и наконец-то, наконец-то!
– Макс…
Я прижал его к себе, почувствовал, как он дышит... Я чувствовал, как пахнут его волосы, мне хотелось больше, больше, хотелось снять его чёртову куртку и почувствовать тепло его тела рядом со своим.
– В машину!
Я не понял, я это сказал или он, и, мешая друг другу, мы залезли в машину, где пахло синтетической ёлкой.
– Стас, – Макс смотрел на меня, глаза у него были совсем зелёными и блестели, короткие чёрные ресницы – я помню их все – слиплись. – Стас, я…
Что он там, было неважно, я потянулся к нему и поцеловал – наконец-то. Наконец-то! Наконец-то! Только я и он, он, он, он мой, я чувствую его вкус, совсем знакомый. И губы – а вот тут трещинка. Прикусить – и он вздрогнет. Как будто и не уезжал никуда, как будто и не было этой холодной, грязной зимы. Мой, только мой!
Макс оторвался от меня, коротко выдыхая, а я всё смотрел на него и не мог отпустить. Мне нужно было видеть его, слышать, осязать, обонять и пробовать на вкус, чтобы верить – он здесь. Он приехал. Он со мной.
Он тяжело дышал и я чувствовал на лице его дыхание. Пахло кофе, зубной пастой и табаком. А ещё этим его одеколоном. А ещё – им самим, таким горячим под курткой. Приблизившись, я понюхал распахнутый воротник. Незабываемый запах.
Он поднял руку, дотронулся до моего лица и я поймал её, прижимая к губам. Я хотел целовать его всего-всего.
– Если вы собираетесь провести здесь всю жизнь, то я пойду, посмотрю, можно ли провести сюда водопровод.
Ёб твою мать!!!
Я обернулся – ну, да, так и есть – кучерявый друг Макса по кличке Спирит сидит с кислой рожей, в здоровенных чёрных очках и… Ага!
– Это не ты его так разукрасил?
Левая половина смазливой рожи была покрыта серьёзным таким, уже подживающим синяком. Толк в синяках я знал, видно, что били упорно, кулаком, да так, что ни отвести лицо, ни закрыться шансов не было – за волосы, наверное, держали. И рот с той стороны разбит.
Я повернулся к Максу, а он смеялся. Обожаю, когда он смеётся.
– Нет, это он нарвался на неприятности, полагая, что он самый хитрый и продуманный. Ну и получил – результаты не только на лице.
И подмигнул.
– Я вас сейчас из машины выкину и уеду!
– Молчи, женщина, твой день – восьмое марта! Ну что, Стас, поехали… А, чёрт, ты же без куртки... впрочем, знаешь, не надо.
– Нет, – мне не хотелось отлипать от Макса ни на секунду. Сидеть вот так, гладить его отросшие волосы, целовать – долго-долго, без остановки. Просто чтобы поверить – он здесь. Он приехал. Но кое-что нужно сделать, и чем быстрее, тем скорее я вернусь к нему. – Мне надо кое-что захватить.