Любовь без поцелуев (СИ)

Я оглянулся. А, дежурная училка, историю преподаёт до девятого класса. Ну, не самая плохая баба, с загонами немного, а как без этого? Как там её, Ирина… Или Арина Семёновна?

– Просто так.

Ну, точно, Арина Семёновна.

– Ага, я так и поверю. Смотри, КОмнин…

– КомнИн! – ненавижу, когда мою фамилию произносят неправильно, не так, как я сам решил.

Арина Семёновна поморщилась. Надо же, какая она маленькая – мне и до плеча не доходит – и старая. Волосы такие редкие, что можно череп увидеть, на них – уйма железных заколочек.

– Придумал же себе… Я твою мать отлично помню, она сказала – КОмнин.

– Ну, это она пусть хоть Комнина, хоть Милипиздриченко, а я – КомнИн.

Мне надоел этот разговор. Щас на кухне как раз начинается работа, можно прийти туда, сварить кофе и слопать пару бутербродов.

– Зря ты так. Мать у тебя одна, мать надо любить! Намучаешься ты в жизни с таким характером. А я, если что, скажу, что тебя здесь видела, непременно скажу. Не побоюсь!

– Да хоть сто раз! – меня больше занимали бутерброды, чем угрозы старушки. К тому же – что я? Ничего плохого не делаю. Да, и такое тоже иногда бывает.

Я прошёл через жилое крыло. Здесь, на третьем этаже, спальни старшеклассников. На втором – общие спальни. На первом никого никогда не селят, типа, чтобы в окна не вылезали. Ага, кому это когда мешало – только самым тупым и слабым.

Я думал о Максе, не мог не думать. Как я всё это время жил без него? Сейчас, в день, когда он должен приехать, каждая секунда была долгой и невыносимой. Как в карцере. Как будто каждую секунду меня кололи иглой в одно и то же место, чем дольше, тем больней, и иголку нагревали. Только было больно не телу. А там, внутри, душе.

«Душа болит, а сердце плачет, а путь земной ещё пылит…» – вспомнилась дурацкая песня. Я, когда её впервые услышал, долго не догонял, что или кто это – «пылит». Мне казалось, что «пылит» – это что-то типа такого пустынного хрена на верблюде, в чалме и с кривой саблей, который пёхает исключительно по бездорожью. Может быть, охотник или кладоискатель. Ненавижу непонятные тексты! В третьем классе меня загнали проходить какой-то тест. Дали листок со стихотворным отрывком и попросили рассказать, что там описано. Ну, я и объяснил – это война фантастическая. Какие-то мохнатые монстры прутся. Им навстречу летит такая фигня, может, маленький самолётик или космический кораблик. Как в «Звёздных войнах». На нём установлены какие-то гранатомёты или миномёты и прожектор, чтобы наводить на цель. Управляет им военный вроде прапорщика. Что-то типа того. После этого я слышал, как эта комиссия советовала тогдашней моей «классухе» отправить меня в класс для дебилов. Потому что я умственно отсталый и нуждаюсь в дополнительном обследовании. Вот уроды! Правда, никто с этим заморачиваться не стал. А стихи были такие:

Бразды пушистые взрывая,

Летит кибитка удалая;

Ямщик сидит на облучке

В тулупе, в красном кушаке.

Хренов Пушкин!

Я всё утро искал пятый угол. Выпил кофе, проглотил пару бутербродов. Умылся, побрился, дважды почистил зубы. Целых пять минут думал, что мне надеть. Белая рубашка безобразно мне мала, чёрную я где-то «посеял», синяя… Хм, Макс раз сто говорил, что ненавидит их. Взял одну из футболок, что Вовчик привёз с каникул, и джинсы.

На уроки я забил, впрочем, никто и не докапывался.

Меня, конечно, поздравили. Игорь, кося глазами, подарил понтовую металлическую ручку в футлярчике с прозрачной крышкой. Вовчик подарил набор для бритья – какой-то охуенный станок, не одноразовый, на специальной держалке, и крем для бритья, лосьон после бритья, и в тюбике – нечто под названием «скраб». В первый раз такое вижу – этим надо умываться перед бритьём. Я этот самый «скраб» рассматривал с подозрением, но написано было «фор мэн». Ладно, скраб так скраб. У Макса уйма была всего, про что обычные мужики в жизни не слышали, и, если я собираюсь быть с ним, быть таким человеком, с которым он будет общаться в обычной жизни, а не только в этом вонючем интернате, надо отучаться от привычки пользоваться одним куском мыла для всего.

Банни подарила заколку для галстука. Я аж прифигел. Вещь была не новая, никаких дурацких шкатулочек в виде бархатных сердечек, но очень дорогая. Золотая, с зелёными камнями. Я едва коснулся – сразу понял, что она редкая, дорогая и ценная.

– Это моего отца. Отобрала у него. Пусть только вякнет! Эта вещь принадлежит мне, я давно хотела подарить её тебе.

Я понял, кто это – он. Тот самый отчим Банни. Я когда-то пообещал ей, что убью его. Такие обещания надо держать.

Рэй сказал, что хотел подарить мне альбом с фотографиями. Когда он в последний раз уезжал отсюда (по каким-то делам, связанным с квартирой), то отдал в фотосалон фотки с нашими рожами, которые были у него и у Банни, где их должны были откопировать и собрать в специальный альбом с надписью. И прислать почтой. Но чего-то не срослось то ли в ателье, то ли на почте, и будет мой подарок только завтра. Ну, завтра так завтра.