– Единственный на сегодняшний день его биологический родственник – мать – не пожелала принимать участие в его судьбе, – холодно заметил Анатолий Владимирович.
Не пожелала – это мягко сказано. Она даже отказалась приехать, чтобы официально подтвердить назначенное и оплаченное парню лечение. Пришлось под угрозами вытребовать у неё эту бумагу. Веригину вспомнился угрюмый бегающий взгляд и злой голос, в котором прослеживалась паника: «Да пусть он подыхает, чёртов урод! Знать его не желаю, наказанье божье, а не сын! Всю жизнь с ним были проблемы!»
Попытки узнать, кто является отцом Стаса, ничего не дали. Одни говорили об изнасиловании, другие – о пьяном залёте. Но по поводу изнасилования никаких дел не заводилось. Биография самой Ольги Григорьевой тоже не представляла собой ничего интересного. В Москву приехала из какой-то захудалой провинции, собираясь «стать звездой», но так и не стала, конечно же. Сменила несколько мест работы. Родила сына, через некоторое время сдала в детдом, потом забрала. Родила ещё одного ребёнка. Отправила старшего сына в школу-интернат, в которую неофициально сплавляли проблемных детей. В личном деле Стаса, присланном из интерната, было написано, что он крайне жесток, агрессивен, неуправляем, склонен навязывать всем своё мнение, ограничен и невнимателен. И много всякой всячины. Однако Веригин-старший не очень-то полагался на мнение психологов, в глубине души считая их шарлатанами – сильно же они «помогли» Максиму!
– Да, конечно, – доктор кивнул, – только то, что мы обнаружили… Это выходит за рамки лечения и реабилитации после огнестрельного ранения. У молодого человека целый комплекс проблем, связанных с дефектами гормонального развития.
– Да ну, какие ещё дефекты, нормальный парень, всем бы такими быть! С пробитым плечом на крышу влезть и держаться там до последнего! Такое не каждый здоровый мужик выдержит!
– Да, – доктор кивнул. Как объяснить этому… бизнесмену то, что организм человека устроен очень тонко, что высокий рост и косая сажень в плечах – не признак здоровья. – Именно поэтому он смог. У молодого человека редкое и, очевидно, врождённое отклонение – преизбыток некоторых гормонов. Проще говоря, его организм сам себя накачивает стероидами. Он выглядит физически более развитым, у него высокий болевой порог, как он сам рассказал, в стрессовой ситуации он почти не чувствует боли. При этом в личном деле, которое я получил из интерната, где молодой человек проживал, неоднократно упоминалась агрессия, порой несоразмерная с раздражителем и даже немотивированная.
– Да уж, там напишут…
– Без сомнения, – доктор бросил взгляд на лежащие перед ним листы, – никто толком не занимался с ним. В дошкольном возрасте ему ставили ЗПР, он не разговаривал до четырёх лет – это определённо симптомы нарушения работы головного мозга. А его просто отправили в группу к умственно отсталым и махнули рукой. В то же время при личной беседе я не мог не отметить, что Стас Комнин обладает довольно развитым интеллектом, у него отличная фотографическая память. Интеллект почти не пострадал, но психическая составляющая… Я, конечно, понимаю ваши чувства – он спас вашего сына, но… – доктор замялся.
– Что «но»?
– Понимаете, он не испытывает никаких отрицательных эмоций, зная, что убил двух человек. Наш психолог пыталась с ним поработать. Юноша спокойно рассказывает о себе, о своём детстве, о жизни в интернате, но почти никогда не упоминает свою семью. Ни мать, ни сестру, ни отчима. Они появлялись только как непосредственные участники каких-то событий. Гораздо больше и подробней он рассказывал о себе, о своих друзьях… О вашем сыне он говорить отказался. Как поняла психолог, молодых людей связывают довольно близкие от… – доктор осёкся под тяжелым взглядом сидящего напротив человека. Видимо, как и странный пациент, бизнесмен Анатолий Веригин считал, что отношения между молодыми людьми – не то, о чём стоит говорить вслух. – Как я уже говорил, интеллект у молодого человека развит, ему свойственно и абстрактное мышление, и логические построения. А вот в эмоционально-личностной сфере… У него крайне узок сектор, как бы вам сказать… Душевных привязанностей. Он не испытывает вины за совершенные им проступки, о которых было сказано в его личном деле, отказывается обсуждать те, за которые он не понёс наказание. Он не пожелал видеть свою мать и не высказал признаков расстройства, когда узнал, что она не пришла навестить его. Он, как бы это поточнее выразиться, не видит ни положительного, ни отрицательного окраса вещей и поступков – только успешность. То есть, он может сказать, какой поступок социально приемлем, а какой нет, но его собственные оценки поступка…
– Покороче можно?