Любовь без поцелуев (СИ)

Ещё были врачи. Честные – те, которые говорили моему отцу, что я не болен. С ними отец покончил быстро. И те, которые говорили мне, как это ужасно и отвратительно, какое печальное будущее меня ждёт, те, которые изобретали для меня страшные диагнозы и пытались давить мне на психику с самых неожиданных сторон. Некоторые говорили, что у меня это подростковое, и я должен это перебороть. С таким же успехом я мог бы попытаться усилием воли стать блондином.

Ну, я научился терпеть и это.

Но самым невыносимым было то, что за всё время, пока мы с отцом воевали, он всегда, всегда говорил мне, что любит меня и желает мне добра. И это правда. Лучше бы он ничего мне не желал, лучше бы он на меня забил, как забили родители Спирита на него и на его брата.

И так оно шло. Отец давил, я сопротивлялся. Апофеоз грянул в августе, когда меня поймали в гостинице с Мигелем.

Последние полгода я вообще всю душу вкладывал в эту войну, забыв про учёбу и про всё на свете. Сделал татуировку. С большим трудом покрасил волосы. Четыре раза меня забирали менты – за драку, за вождение без прав (брал пример с друга), за проникновение на охраняемую территорию и за то, что я спрыгнул с двухметровой высоты прямо на крышу автомобиля ГИБДД. Я разучился нормально возвращаться домой – только за полночь, только пьяным. А потом был Мигель. Я не мог устоять, он был потрясающе красив, весел, раскован и ему совершенно не нужно было знать, сколько мне лет. Он был здесь проездом, ненадолго и мне не хотелось терять времени.

Это было восхитительно, какой-то идиотский медовый месяц, по-другому и не скажешь. Я отзванивался домой раз в сутки, просто звонил, говорил, что со мной всё в порядке и вешал трубку. Не хотелось выслушивать от отца одно и то же. Деньги у меня с собой были, я додумался снять наличкой достаточно, прежде чем мне заблокировали карточку. Мигель на несколько часов уходил по своим делам, потом мы бродили по кафе, заходили то на какие-то выставки, то осматривали разные достопримечательности. Я показывал ему Москву, не только туристические объекты, но и то, что составляло, собственно, суть этого города – подворотни, стихийные рынки, спальные районы, бомжей и гопников. Он с удивлением пробовал шаурму и «жигулёвское» пиво, фотографировал нищих в метро и туалетные граффити. Он знал всего несколько русских слов и не слышал ругательств, летевших нам в спину, если мы брались за руки. Он не видел в этом ничего странного или зазорного. Нам было хорошо, нам было интересно общаться и плевать, что мне шестнадцать, а ему двадцать. Нам было хорошо в постели, он был нежным, послушным, страстным и совершенно без комплексов. У меня до сих пор мурашки начинают сладко бегать, когда я вспоминаю, как он шептал мне со своим непередаваемым акцентом: «Да, Макс, да, сильнее, о, мой русский красавчик, да, да…» Он не хотел от меня ничего, кроме секса и общения, всегда сам платил за себя везде, не изводил меня тупыми разговорами. Я не был в него влюблён, конечно. Просто он нравился мне – красивое, крепкое тело, гладкая, смуглая кожа, блестящие черные глаза и по контрасту – осветленные волосы с несколькими дредами у лица. Браслет-татуировка чуть выше локтя и куча браслетиков на обоих запястьях. Блестящая серёжка в правом ухе. Всегда одет с небрежным изяществом, которого стесняются наши «реальные пацаны». «Пидоры!» – неслось нам в след, когда мы шли по улице. Я всегда носил в кармане шокер, и пару раз нам пришлось им пользоваться. Мигель только удивлённо смотрел на это и не понимал, чем мы мешаем этим людям. «Почему у вас такие злые люди? Чего им не хватает?» – спрашивал он. Сейчас, здесь, я понимаю его чувства. Тогда я просто просил его забыть и не обращать внимания. Да, я не был в него влюблён, мне просто нравилось быть с ним, и никогда, и ни за что я не хотел бы для него проблем. Я надеялся, что отец доберётся до меня поздней, чем он уедет. Мне не повезло.

Меня нашел отцовский начальник безопасности – Виктор Степанович. К Вите у меня претензий нет, это его работа. А вот отец повёл себя мерзко. Он вломился в номер посреди ночи, когда мы мирно спали после очередного секс-марафона. Мигель был в полной панике, для него это было совершенно ново, он искренне думал, что, заплатив, он получает покой и приватность. Ночной визит нескольких разъярённых мужиков, которые что-то орут на неизвестном ему языке и пытаются вытащить из-под одеяла, явно не входил в его планы.