Эта ночь вошла в Топ-10 моих самых дурных воспоминаний. Крик, мат, я, в срочном порядке, пытаюсь найти хоть что-то из своей одежды, Мигель, уверенный, что это ограбление, на смеси английского и испанского умоляет меня им всё отдать, Витя пытается удержать моего отца от рукоприкладства, охранник и водитель поражённо пялятся на мою голую задницу, из коридора заглядывает обслуга… Ужас. Впрочем, ещё больший ужас испытал Мигель, когда отец, выпустив пар, перешел на английский и стал угрожать ему тюрьмой. Да, за совращение малолетнего. Господи, я думал, Мигель заплачет. Ему, видите ли, и в голову не могло прийти, что парень, который так уверенно держался, так свободно распоряжался своим временем, который мог выпить больше него, который защитил его от хулиганов и который, наконец, так жёстко трахал его на протяжении целой недели, мог оказаться моложе на четыре года. Отец грозился вызвать милицию или прибить «этого крашеного педофила» самостоятельно. Я грозился уйти из дома окончательно, если он хоть пальцем Мигеля тронет. Витя, который ко мне относился гораздо терпимее, чем мой родной отец, хмуро молчал или просил не пороть горячку. Уж он-то понимал, что ни о каком совращении речи не шло.
Когда начало светать, мы, всё-таки, договорились. Отец оставляет Мигеля в покое и он свободно улетает к себе. Я возвращаюсь домой и сижу до конца лета под домашним арестом, а первого сентября, как приличный мальчик, иду в школу. Я выторговал себе право увидеть Мигеля в аэропорту и посещать тренировки трейсеров. На этом и порешили. Перед уходом я поцеловал Мигеля (отец и Витя синхронно передёрнулись) и попросил у него прощения. Он грустно сказал, что ни о чём не жалеет, и подарил мне один из своих браслетов – такой простой, сплетенный из какой-то травы и нескольких глиняных бусин. Помню, как уходил по коридору гостиницы, к которой привык за эту неделю. Тётка-администратор, всегда провожавшая нас с Мигелем недобрым взглядом, топталась в холле. Меня она знала как переводчика. За небольшую доплату она спокойно закрывала глаза на то, что я несовершеннолетний, а теперь стояла с торжествующим видом. Я обозвал её старой жирной шлюхой. В тот момент я ничего не чувствовал, кроме злости, раздражения и усталости. Мой медовый месяц кончился. Что поделаешь – только так оно и бывает. Понятное дело, будь Мигель знойной блондинкой с огромными сиськами, никто и слова не сказал бы, но он был парнем, настоящим парнем с плоскими коричневыми сосками, упругим прессом, тонкой дорожкой жестких чёрных волос, сбегающих от пупка к паху, недлинным, но толстым обрезанным членом, узкой горячей задницей… шикарным парнем. Страстным любовником и интересным собеседником. Чёрт, у меня не было ни одной причины не хотеть его. Да и у него тоже, я был для него интересным секс-знакомством в русской командировке, приятным и необременительным. Если бы не тупое упорство моего отца, мы бы счастливо разбежались, и он увёз бы в Испанию исключительно приятные воспоминания. Ничего особенного в этом нет, житейская ситуация, но истеричная гомофобия моего отца сделала из этого целую трагедию. По приезду в квартиру он попытался влепить мне пощёчину, от которой я благополучно увернулся, и обозвал меня блядью. И это человек, чьих любовниц я перестал считать лет с десяти. Я ему даже отвечать не стал, просто заперся в комнате и швырял что-нибудь в стену, едва слышал его голос за дверью. В итоге мы не разговаривали три дня.
Лучше бы мы не разговаривали никогда. О себе и о своей никчёмности я узнал много нового. О том, какое меня ждёт печальное будущее, когда я сведу отца в могилу своими выходками и, разумеется, тут же скачусь на самое дно жизни, потому что сам обеспечивать себя не смогу, и вообще, кому я буду нужен, больной педик. А то, что я заболею, это несомненно, потому что надо было додуматься – лечь под первого попавшегося крашеного извращенца! Объяснить ему, что Мигель не извращенец, что в крашеных волосах у парня нет ничего плохого, и что это я его соблазнил, я просто не смог. Обычное дело. Я давно привык к тому, что у отца в голове стоит какой-то фильтр, который отсеивает понимание некоторых совершенно очевидных вещей. А ведь он не глупый человек, закончил политехнический университет.
Да, я встретился с Мигелем в аэропорту. Он смотрел на меня со страхом и боялся лишний раз дотронуться. В отдалении стоял отцовский водитель и внимательно глядел, очевидно полагая, что Мигель засунет меня в карман и увезёт с собой. Я ещё раз попросил его не держать зла. Дома я долго рассматривал его браслет и думал, что бы подарить взамен. Дешёвый такой браслет, наверняка Мигель купил его за пару баксов в какой-нибудь открытой туземной лавочке во время своих разъездов по миру. Такое носят не для того, чтобы выпендриться и показать, сколько у тебя денег, такое носят просто потому, что это симпатичная вещь. Такое вполне можно подарить случайному любовнику…